Последний приют

— Видите, что происходит? Нет, не видите? — спросил он, показывая на находящиеся немного в отдалении расплывчатые очертания залива золотой рог, где заканчивается свет Касымпаши[51]. — А я вижу… Это мой броненосец «Хыфзыррвхман». Однако я вижу больше этого, я вижу канат, свисающий с его кормы… Вижу, как молодой офицер, обхватив его руками, спускается по нему в лодку, чтобы убежать с корабля в театр «Конкордия». Вы спросите: «Как можно убежать с броненосца?» Вот вам мой ответ — если человек захочет, он не только может убежать с корабля, но и привести к себе в каюту женщину.

Однако, радостно начав рассказывать свою историю, он, как и Макбуле, стал волноваться.

— О Аллах, такое впечатление, будто это было не тридцать пять лет назад, а случилось вчерашней ночью. Как стыдно… Какой позор, — возмущался он.

После множества историй мы перешли к жизни ходжи в Анатолии. Оказалось, что с возрастом приключения ходжи немногим отличались от тех на броненосце. Наслаждения и страдания шли по его жизни рука об руку.

— «Мы пошли на поводу у разбитого сердца, а оно нас привело к любви и страданиям», — закрыв глаза, слабым голосом прочитал ходжа строчку из стихотворения.

Однако когда казалось, что все выпавшие на его долю мучения и страдания закончились, он приехал в этот маленький городок к своей семье, чтобы больше не расставаться, и настоящие бедствия только тогда и начались…

Одно время ходжа состоял на службе в Бюро по переписи и корректировке зданий в стороне Антепа… А потом он очень сильно заболел в одном из селений и слег. Его поместили в каменное небольшое помещение, где осенью обычно делали компоты, больше похожее на туалет, чем на комнату. Каждое утро ему приносили кувшин воды и разбитые в оливковое масло два яйца. Оставив все это, уходили.

— Там с сорокоградусной температурой в беспамятстве я пролежал очень долгое время. Иногда приходя в себя, я с радостью думал о том, что если выкарабкаюсь, то обязательно отправлюсь взглянуть на мир.

Его ощущения были поразительно похожи на те, что мы испытывали, когда сидели с Азми в яме в лагере Зеказик. Поэтому мы с ним часто переглядывались, слушая историю ходжи.

Рассказывая о семейном счастье, ходжа как-то вдруг осунулся и казался совсем старым. Он уже не скрывал своего увольнения, в котором прежде не сознавался.

— Был оклеветан злыми языками. Да, допустил оплошность. За это мне полагалась ссылка. Я попросил меня отправить в какой-нибудь уголок Анатолии. Какой смысл выпроваживать меня к себе домой. Хуже не придумаешь. Жена давно меня не интересовала. Бедняга совсем состарилась. Однако сыновья выросли, превратились в мужчин. Кроме того, и внуки у меня появились.

«Что ты натворил, отец? Честь семьи смешал с грязью», — набросились все разом на меня.

«Олухи, о какой чести вы говорите», — хотел возразить я, но, опасаясь большего скандала, промолчал.

Нападки закончились, началась «забота».

«Папа, ты уже старый, не должен есть ни мяса, ни мучных изделий, ни сютляча[52], ни гюлляча[53]. Тебе рано надо ложиться спать…»

Сигареты ножницами разрезали на две части, чтобы я меньше курил. А пол-литра ракы, которую я, быть может, пил в течение недели, они прятали на кухне, заворачивая в полотенца…

Борьба ходжи с детьми была самой смешной частью всей его истории. Он и сам, рассказывая, смеялся и передразнивал своих отпрысков. Однако бывали такие моменты, когда он, совершенно не стесняясь, плакал, как ребенок.

— Я бы тоже с тобой поплакала. Но ты опять начнешь вытирать мне нос, — шутила Макбуле. И мы все снова смеялись.

Очередь рассказывать дошла до господина Сервета.

— Не печалься, брат, не будь ребенком, — говорил он ходже, стараясь играть роль сильного человека, однако и он сорвался.

Страдания господина Сервета очень походили на мучения ходжи.

Жена его — дочка потомственного визиря, была неплохой женщиной, однако когда дети подросли, во всех вопросах они стали поддерживать мать. Кроме этого некоторые ее родственники-смутьяны занимались подстрекательством, поэтому постоянно возбуждались различные судебные тяжбы, которые выводили его из себя. Тяжбы между мужем и женой, скорее всего, были связаны с проблемами наследства. Однако наш патрон не хотел подрывать наше доверие, поэтому предпочел об этом много не распространяться.

Мы с трудом упросили Азми пойти с нами. Но у самых дверей в клуб он попробовал от нас отделаться.

Господин Сервет подумывал взять его в труппу в качестве главного актера, наслушавшись в ту снежную ночь о нашем театре в Зеказик и, наверное, спутав его с «Комеди Франсес». Несмотря на все старания, господин Сервет не смог вывести его из состояния отчужденности. И чтобы долго не распространяться о своей жизни, он спросил у Азми:

— Господин Азми, вы все молчите, у вас что, совсем нет проблем?

Азми сидел под деревом, тень от огромной ветки закрывала его лицо. Этот вопрос мог его очень задеть. В эту секунду сердце мое бешено забилось. Однако он ответил голосом прежнего Азми:

— Да у меня нет проблем. Честное слово, нет. Когда нет надежд и желаний — проблем тоже нет.