Последний приказ Нестора Махно

— Ваши слова — чистая правда, Никифор Александрович… — Махно тоже снял папаху, аккуратно положив ее на лавку. Нестор сел напротив Григорьева, достал из кобуры, демонстративно положил на стол перед собой маузер и продолжил. — Только это мои орлы, Никифор. Мои, а не наши.

Щусь, Чубенко и Задов распределились по комнате так, что и атаман Григорьев и его телохранитель находились под контролем. Обратив внимание на то, что его люди стали за спинами гостей, Махно потянулся к своему нагрудному карману.

— Ты не обессудь, Никифор, прежде чем мы начнем толковать по нашим делам, я должен разобраться в одной головоломке.

Махно развернул листок и в полной тишине начал читать: «Настоящим сообщаю, что Ваше предложение рассмотрено, Никифор Александрович. Оно позволяет мне, как представителю верховного правителя России, адмирала Колчака, обоснованно рассчитывать на Ваше здравомыслие и последовательную позицию в вопросах освобождения России от большевицкой и прочей нечисти…».

С каждым словом Григорьев бледнел. Этого письма он ждал уже вторую неделю. Какой же тварью оказался Деникин! Как письмо попало к Махно? Деникин решил убрать его руками Нестора? Рой мыслей пролетел в голове у атамана Григорьева, и он не нашел ничего лучше, как схватиться за оружие. Выстрел, направленный в голову Нестору Махно, с расстояния в полтора метра никакого вреда тому не нанес. И звука пули, бьющей в стену, тоже никто не услышал. Атаман только закрыл глаза, пытаясь сообразить, ранен он или нет. Говорят, что первые секунды после прямого попадания человек боли не чувствует.

Чубенко держал маузер наготове и тут же выстрелил. Пуля вошла в плечо Григорьева, который, свалив Щуся, ринулся к выходу. Адъютанта григорьевского, Трояна, непредусмотрительно вставшего между столом и окном, застрелил Задов.

— Добить его! — скомандовал Махно, и Чубенко, уже поставивший сапог на спину упавшего во дворе Григорьева, сделал выстрел тому в голову.

— На, оботри, — Щусь кинул Чубенко какую-то тряпку, чтобы тот стер кровь со своих сапог.

— Сдох, подлюка? — Махно поддел тело своего врага носком сапога. — А теперь есть пара неотложных дел. Лепетченко, Ваня, скачи в Александрию и наших всех на станцию, как договаривались. А мы к народу пойдем.

К ожидавшим командира григорьевцам, располагавшимся в соседней с деревней посадке, Махно приехал на двух тачанках, которые тут же развернулись к ним своими пулеметами. Разношерстная, вооруженная до зубов публика находилась в недоумении от такого поступка союзников. На поляне воцарилась мертвая тишина.

— Кто из вас селянин? — громко крикнул Махно в толпу, которая стала собираться поближе к тачанкам, но все же на некотором расстоянии.

Робкие голоса раздались с той стороны, куда были нацелены пулеметы.

— Атаман Григорьев предал вас, братья! И нас тоже! — обратился Махно к тем, кто поднял руку. — Он спелся с Деникиным, который имел своей целью угнетение и унижение нашего брата — люда крестьянского!

По толпе пошел ропот, и все, кто были вместе с Махно в тачанках, приготовили оружие.

— Да, да! За предательство это нашим судом он приговорен к расстрелу! И приговор приведен в исполнение! — Махно стоял на тачанке, представляя собой идеальную мишень, но никто выстрелить не решился.

— Кто желает домой, к семье, к земле своей, тот свободен! Только оружие придется оставить. Кто готов дальше со мной, бить Деникина и большевиков — тот остается. До конца дня решите. Я все сказал.

Тачанки, не меняя направления прицелов своих «максимов», сорвались с места и в сопровождении конницы отбыли в Александрию на железнодорожную станцию. Иван Лепетченко уже поднял в ружье всех махновцев, которые только и ждали приказа к действию. На товарной станции Махно застал следующую картину: караулы, охранявшие состав были обезоружены и лежали лицом вниз вместе с паровозной бригадой. Остальные воины Григорьева не рискнули оказать сопротивление и растворились в городе. Весть о выборе между дальнейшей службой и возвращением домой до них еще не дошла.

— Открывали? — Нестор заложил руки за спину и с любопытством разглядывал товарные вагоны, сцепленные с цистерной.

— Тебя ждали, батько! — отрапортовал боец в фуражке без кокарды с треснутым козырьком.

— Вот и хорошо… Лёва, а пусть лишняя публика растворится… — негромко сказал Нестор Задову.

После того, как караул под вагонами перешел на противоположную сторону пути, Задов подошел к двери. С грохотом она откатилась в сторону, и наружу посыпались тюки перевязанных десятками шинелей. В двух других находились ящики с боеприпасами. К четвертому вагону Лева Задов подходил с дрожащими коленями — на кону были его авторитет и признание атамана. Если он ошибся — головы не сносить. Да, для устранения Григорьева были достаточно весомые причины, но кто его знает, решился бы на это Махно, если бы не данные о сокровищах Одесского госбанка…