Последний приказ Нестора Махно

По окончании подведения итогов операции в узком кругу, после всего разбора полётов, начальник Одесского окружного отдела ГПУ Израиль Леплевский встал, открыл ящик стола и обратился к присутствующим:

— Товарищи, за боевые заслуги и проявленное мужество в ходе задержания особо опасного диверсанта наш коллега начотдела Лев Зиньковский-Задов награждается именным «маузером» с соответствующей монограммой и премией в размере двухсот рублей.

Несколько ошарашенный таким неожиданным вниманием, Задов встал со своего места и, одернув одной рукой гимнастерку, строевым шагом подошёл к начальнику.

— Поздравляю, товарищ Зиньковский! — громко сказал Леплевский, вручил Задову коробку с пистолетом и продолжил гораздо тише:

— Следующая награда должна быть за документы Махно из жёлтого портфеля, или эта будет изъята по протоколу обыска…

Бухарест. 14 ноября 1936 г.

— Господа офицеры желают откушать? — услужливый официант явно славянской внешности, с идеальным пробором посередине, облаченный в белоснежную рубашку, жилетку и длинный фартук, подобострастно наклонившись, подал гостям меню. Каждому — по экземпляру.

— Здесь отличная кухня, мне не однажды приходилось об этом слышать от знакомых, — заметил офицер в жандармском мундире, кивнув человеку в фартуке, после чего тот отошел на пару шагов назад, чтобы не выказывать излишнюю навязчивость, но успеть прислужить при первом взгляде из-за стола.

— Согласен с вами, господин полковник, поэтому я озаботился заказом столика именно здесь. Должен сказать, что это было непросто, пришлось задействовать агентуру!

Все три офицера, собравшиеся отужинать в новом модном бухарестском заведении «Пётр Лещенко», что недавно открылось на улице Calea Victoriei, 2, дружно рассмеялись.

— Теперь я понимаю смысл вашей работы, Виорел! — обратился жандарм к полковнику генштаба Кроитору. — Всегда завидовал штабистам — никто не знает, чем вы там занимаетесь, но дивиденды налицо!

Полковник жандармерии Константин Букур имел в определенных кругах имидж сибарита — любил пропустить чарку-другую под хорошую закуску, не брезговал интеллектуальными карточными играми в избранном обществе и славился своим щегольским внешним видом. Мундиры Букур шил каждые полгода и всегда имел пару новых в запасе. Закоренелый холостяк, полковник доверял заботы о себе только пожилой горничной, работавшей у него уже двенадцатый год. При первых же признаках изношенности лацкана кителя ей следовало заменить его на новый из резерва. Сегодня полковник Букур наслаждался своим внешним видом — горничная доложила ему при выходе, что он надел новый китель.

— Дамы и господа! — разнеслось по залу, и гости почти одновременно повернули головы в сторону занавеса.

Полный, уже начавший лысеть конферансье в бабочке и фраке вышел на небольшую, но хорошо освещенную электрическими лампами сцену заведения. Толстяк картинно поправил тяжелый бордовый занавес, скрывавший от зрителей сцену, и продолжил под одобрительные возгласы посетителей ресторана, в котором не было ни единого свободного места:

— Не имею больше права томить вас ожиданием! — продолжил конферансье, и при этом некоторые дамы, восседавшие лицом к сцене, поспешили опустить в пепельницы свои длинные мундштуки с тонкими сигаретами, приготовившись аплодировать. — Рига и Лондон уже насладились мастерством наших артистов! С них, пожалуй, достаточно! Европа, оставь и нам каплю этого удовольствия!

Самые нетерпеливые из дам начали редко аплодировать, как тут их инициативу подхватили все присутствующие, в том числе и три офицера за столиком возле самой сцены. Последние слова конферансье потонули в громких аплодисментах, достойных скорее театрального зала, а не ресторанного интерьера:

— Дамы и господа! На сцене нашего заведения сегодня и каждый вечер… — конферансье сделал профессиональную паузу, — Пётр Лещенко и его трио!

Занавес беззвучно раздвинулся, и публика восторженно встретила первые аккорды в исполнении музыкантов и солиста в шляпе.

Всё равно года проходят чередою
И становится короче жизни путь.
Не пора ли мне с измученной душою
На минуточку прилечь и отдохнуть?

Всё, что было, всё, что ныло,

Всё давным-давно уплыло.
Утомились лаской губы
И натешилась душа…

Второй куплет сопровождался хлопками всего зала. Улыбались все — и бухарестские пижоны, и их манерные спутницы, и суровые военные. Не все понимали русский язык дословно, но жизнерадостный ритм, яркая, обаятельная улыбка Петра Лещенко и профессиональная работа музыкантов сделали своё дело — публика была в восторге.

— Этот Лещенко — преинтересный тип, — обратился к друзьям третий офицер из сидевших за этим столом. — Вы знаете, что он русский, Виорел?