Последний присяжный

— Как я могу справедливо судить человека, если заранее убеждена, что он виновен?

— Просто прежде всего нужно будет внимательно выслушать все показания, — посоветовал я. — Вы человек широко мыслящий, вам это будет нетрудно.

— Но вы же знаете, что он ее убил. Вы почти открыто написали об этом в своей газете. — Ее суровая честность каждый раз приводила меня в смятение.

— Мы лишь сообщили факты, мисс Калли. А если факты свидетельствуют о его виновности, что ж поделаешь?

В тот день беседа часто прерывалась долгими паузами. Мисс Калли была задумчива и почти ничего не ела.

— А как насчет высшей меры? — спросила она. — Они могут потребовать отправить парня в газовую камеру?

— Да, мэм. Такое убийство карается смертной казнью.

— Кто решает, заслуживает ли обвиняемый смерти?

— Жюри присяжных.

— О Боже!

После этого у нее и вовсе пропал аппетит. Мисс Калли поведала мне, что после получения повестки у нее поднялось давление. Пришлось даже обратиться к врачу. Я помог ей перейти в гостиную, уложил на диван и принес стакан воды со льдом. Она настаивала, чтобы я завершил свой обед, что я охотно и проделал в молчании. После того как ей стало получше, мы перешли на веранду и уселись в кресла-качалки, болтая о чем угодно, только не о Дэнни Пэджите и суде над ним.

Я поинтересовался ее итальянским прошлым, и это оказалось неожиданной удачей. Как известно, еще во время нашей первой встречи она упомянула, что, прежде чем выучить английский язык, говорила по-итальянски и что семеро из восьмерых ее детей носят итальянские имена.

Теперь мисс Калли захотелось рассказать одну из своих длинных историй, а я никуда не торопился.

* * *

В 1890 году в связи с возросшим во всем мире спросом на хлопок цены на него резко подскочили. Климатически наилучшим образом приспособленные для этой культуры районы Юга были заинтересованы в расширении производства. Крупнейшие землевладельцы Дельты[7], всеми силами стараясь расширить свои хлопковые плантации, столкнулись, однако, с острой нехваткой рабочих рук. Много трудоспособных черных жителей южных штатов покинули землю, где их предки томились в рабстве, и отправились на Север в поисках более достойной работы и, разумеется, жизни. Те, что остались, понятное дело, не горели желанием возделывать и собирать хлопок за мизерную плату.

И тогда плантаторы решили привезти для этой тяжелой работы трудолюбивых и готовых на все бедных иммигрантов из Европы. Через итальянских агентов по трудоустройству в Нью-Йорке и Новом Орлеане были налажены связи. Плантаторы не скупились на откровенно лживые обещания, и в 1895 году первый корабль, набитый под завязку бедными итальянскими семьями, поднявшись вверх по Миссисипи, прибыл в Дельту. Это были жители Северной Италии, преимущественно из области Эмилия-Романия, из-под Вероны, большей частью малообразованные и почти не говорившие по-английски. Однако и без знания языка они вскоре поняли, что их жестоко обманули. Предоставив убогие жилища в здешнем субтропическом климате, где приходилось пить гнилую воду и бороться с малярией, полчищами москитов и змей, их заставляли выполнять такой объем тяжелой работы, какой никто выдержать не мог. Они были вынуждены занимать деньги у собственных хозяев под немыслимые проценты и покупать продукты и прочие необходимые товары в строго определенных магазинах по бешеным ценам.

Поскольку итальянцы работали добросовестно, спрос на них среди землевладельцев постоянно рос. Хозяева привлекали все больше итальянских агентов, расточали все больше лживых посулов, и поток иммигрантов не иссякал. Кабальная система была отлажена идеально, с итальянцами обращались хуже, чем с большинством черных батраков.

Со временем начали предпринимать кое-какие усилия для того, чтобы изменить положение, — бедные семьи наделялись крохотными участками земли, за что были обязаны отдавать хозяину определенную долю дохода, — но колебания на хлопковом рынке были столь бурными, что подобные меры не могли изменить положения дел. После двадцати лет угнетения и унижения итальянцы рассеялись по стране, эксперимент стал достоянием истории.

Те же итальянцы, которые остались в Дельте, еще несколько десятилетий считались гражданами второго сорта. Их исключали из школ и, поскольку они были католиками, не привечали в церквях. О загородных клубах и говорить не приходилось. Они были «дагос»[8], место коим на самой нижней ступени общественной лестницы. Но, поскольку многие из этих людей трудились в поте лица и откладывали сколько могли, некоторые постепенно накопили денег, чтобы купить землю.