Последний присяжный

Мы отправились на прогулку по улицам Клэнтона в его машине. Он хотел побольше узнать о Сэме, и я рассказал все, что знал, высказав мнение, что, как бы тяжело это ни было для всех, тому слишком опасно появляться в округе Форд.

Интересовал его также и процесс над Дэнни Пэджитом. Я посылал газеты с материалами о нем всем Раффинам. В одном из репортажей Бэгги особо подчеркивалось, что Дэнни угрожал присяжным. Его фраза «Только посмейте осудить меня — я всех вас достану» была выделена жирным шрифтом.

— Его не могут выпустить из тюрьмы? — спросил Леон.

— Могут, — неохотно признался я.

— Когда?

— Никто не знает. Он получил пожизненное за убийство и пожизненное за изнасилование. Десять лет — минимальный срок за каждое преступление, но, как мне сказали, система условно-досрочных освобождений в штате Миссисипи имеет причудливые особенности.

— Значит, он просидит не меньше двадцати лет? — Он наверняка прикидывал, как это соотносится с возрастом матери. Мисс Калли было пятьдесят девять.

— Никто не рискнет поручиться. Существует уловка: в случае примерного поведения срок могут скостить до десяти лет.

Его это обескуражило так же, как и меня в свое время. К сожалению, ни один человек, хоть как-то связанный с системой правосудия или системой наказаний, не мог точно ответить на мои вопросы об исполнении приговора, вынесенного Дэнни Пэджиту. Условно-досрочное освобождение в Миссисипи представляло собой непроглядный глубокий колодец, к краю которого, боюсь, я подошел слишком близко.

Леон рассказал мне, что долго пытал мать по поводу вердикта, спрашивал, голосовала она за пожизненное заключение или за смертную казнь. Но она ответила, что все присяжные поклялись хранить тайну совещательной комнаты.

— А что вам об этом известно? — спросил он.

Мне было известно очень мало. Мисс Калли ясно дала понять, что была не согласна с вердиктом, однако это еще ничего не значило. В течение нескольких первых недель после оглашения приговора ходили разные слухи. Большинство завсегдатаев суда сошлись на том, что три, может быть, четыре присяжных отказались голосовать за смертную казнь. Мисс Калли они не были склонны включать в эту группу.

— Пэджитам удалось их подкупить? — спросил Леон. Мы как раз свернули на длинную тенистую аллею, ведущую к самой большой в Клэнтоне средней школе.

— Это самая распространенная версия, — ответил я. — Но точно никто ничего не знает. Последний раз смертный приговор белому подсудимому выносился в округе сорок лет тому назад.

Он остановил машину, и мы долго смотрели на массивную дубовую дверь школы.

— Значит, смешанное обучение в конце концов все же ввели, — сказал он.

— Да.

— Никогда не думал, что доживу до этого. — Леон улыбнулся с большим удовлетворением. — Я мог только мечтать ходить в эту школу. Когда я был мальчиком, отец работал здесь сторожем, и я иногда приходил к нему по субботам, бродил по длинным коридорам, любовался, тут так красиво… Я понимал, почему не могу здесь учиться, но никогда не мог смириться с этим.

Что я мог сказать? Я лишь слушал. Речь профессора была скорее печальной, чем ожесточенной.

Постояв немного, мы двинулись в обратный путь, через железнодорожное полотно. Снова очутившись в Нижнем городе, я с удивлением обратил внимание на множество тесно припаркованных друг к другу дорогих автомобилей с номерами других штатов. Большие семьи сидели на верандах своих домов, наслаждаясь вечерней прохладой; во дворах и на улицах играли дети. Машины продолжали прибывать, за стеклами задних окон виднелись нарядно упакованные свертки.

— Дом — это место, где живет мама, — произнес Леон. — И на Рождество все приезжают домой.

Когда мы подъехали к дому мисс Калли, Леон поблагодарил меня за дружбу с его матерью.

— Она постоянно говорит о вас, — добавил он.

— Наверное, о том, как я хорошо ем, — пошутил я, и мы рассмеялись. Из дома доносился новый запах. Леон замер, втянул носом воздух и с видом знатока определил:

— Тыквенный пирог.

В тот сочельник я уехал домой ближе к вечеру, а они стали собираться в церковь. После возвращения из церкви предстоял ритуал обмена подарками и рождественских песнопений. В доме в тот момент находилось более двадцати Раффинов; я не мог себе представить, как они размещаются там на ночь, но был уверен, что никто не сетует на неудобства.

Как бы хорошо меня ни принимали, я чувствовал, что в определенный момент следует удалиться. Потом будут объятия и слезы, песни и рассказы, я не сомневался, что Раффины охотно делились бы радостью и со мной, но понимал: бывают моменты, когда члены семьи должны остаться в своем тесном кругу.

Впрочем, что я мог знать о настоящих семьях?

Я отправился в Мемфис, в дом моего детства, который уже лет десять не удостаивался рождественского украшения. Мы с отцом пообедали в ближайшей китайской забегаловке. Давясь супом с китайскими пельменями, я не мог не думать о суете, царящей на кухне мисс Калли, и обо всех тех деликатесах, которые она достает из духовки.