Последний Прокол Протокола (СИ)

Судя по тонким чертам, Мерита из верхненильских бадаров - тех, кого кионы якобы выбрали бы людьми, не будь атлантов...

Бред это сплошной, естественно: каждый тот, кто он есть. И внешность не решает: дельфин не рыба. Но я не в силах отвести взгляд от обманчиво красивого зверя.

Я не могу Мерите помочь. Никто уже не может.

Но хотя бы сейчас никто не мешает мне созерцать ее. Долго-долго. Сколько заблагорассудится. Именно то, о чем я грезил с первого раза, когда увидел ее в почте. Когда украл первые рваные мгновения.

*

Когда Киона нас открыла, жизнь там радикально изменилась. Хотя естественные растения у них еще водились, поставки с несравненно более богатой Земли полностью перевернули кионскую скудную вегетарианскую кухню.

Иначе было с мясом. Совсем одиноки в своей Кионе уже тысячи пор, о животных хоть и по истории зная, но не представляя, они не смогли принять мысль, что можно есть лохматую, вонючую и тупую тварь - либо огромную и страшную, либо мелкую и гадкую. Одно лишь все еще остается тайной для меня: кто же и как обнаружил, что выращенные в бидонах людские ткани, естественно, и рядом не стояли с живым продуктом.

После краткой и острой дискуссии в кионском обществе, в ходе которой была заглушена горсточка популистов, навязывающих в качестве разумных и нильских, и двуреченских и других средиземноморских варваров, употребление в пищу этих существ было узаконено. Ибо съедобная плоть находилась только лишь под голой, мягкой и теплой кожей, как у привычных кионам доноров. И только лишь обретенная гуманным и экологичным путем.

В основном, конечно, земное мясо достается лишь достойным людям при особых случаях - оно очень дорого. Средний кион настоящим мясом плотной откормки египтихи или молочного шумеренка наслаждается, в лучшем случае, раз в пору. С другой стороны, крутой кионский парень гламурную леди никак не пригласит на культивированный в бидоне ужин: только на изысканную трапезу из даров земной природы.

*

Мерита выглядит живой. Только красивее: фарфорово бледна под своей смуглой кожей. Я избегаю прикосновения к ней.

Мои пальцы скользят по гладкой, бархатной, теплой коже, я легонько пускаю их кончики в корни волнистых волос над высоким лбом, осторожно соскальзываю по прямому носу, выласкиваю широкие ноздри и высокие скулы и блуждаю все ниже и ниже по вожделенному стану... Но только в воображении, разумеется. На самом деле лакомая протоплазма в ее по-кионски идеально охлажденном теле держится на пороге замерзания - около минус полуградуса.

В течение этих лет я редко посещал родину. Прикосновение к атлантке вспоминаю скорее сном. Зато, откровенно говоря, не брезгал контактами здесь, на Кионе - где, наоборот, с моим общественным положением всякое найдешь. Женщин, не самок вроде этой...

Мои руки мысленно скользят по Мерите. Она животное. Перед глазами встают кионки, которыми я годами тешил свое знатное одиночество. Их лица, их груди, их ребра и тощие бедра, хилая плоть...

Вдруг меня охватывает паника.

Мерита не животное!

Стараясь не чувствовать прохлады мертвой меритовой плоти, я беру ее лодыжку и отодвигаю в сторону. Нет, это не связано с похотью. Чистейшей воды любознательность. Любопытство...

Я должен видеть, ребенок она еще или уже женщина. Вопрос, болезненно сверливший с первого мгновения.

Мерита непреклонно красива до конца. Густая кочка черных кудрей обрывается, как срезанная вдоль краев темной лодки, слегка сморщенная смуглая розетка между ними...

Совсем иначе, чем у... человека. У нее все... Намного более похоже на атлантку!

Моя низменная плоть к женщинам... к кионкам весьма инертна: погоняема, уговариваема, уламываема - как человек. А к этому зверьку... Она ведет себя животным!

Словно вор, я раскрываю смуглые лепестки, и те разгораются ярко-алым цветком.

У Мериты до меня никого не было.

Я никогда такого не видел. Что не было.

Не припомню, право, и изучавшим, что было...

Но на этот раз - определенно нет!

Меня бьет озноб. Но я продолжаю, застыв, пялиться в Мериту. У которой никого не было. Пялюсь именно туда. Где не было.