Последний прыжок

— Мусульмане, — снова заговорил Насырхан, поднимаясь с колен, — сегодня мы, покорные воле всевышнего, начали священную войну с неверными: с коммунистами и теми, кто, ослепленный их дьявольской пропагандой, свернул с пути, предначертанного аллахом. В святом коране, в суре «Семейство Имрана», сказано: «Вы, мусульмане, самый лучший народ из всех, какие возникли среди людей: повелевайте…» Так неужели мы, мусульмане, осмелимся противоречить святому корану, забудем о том, какую великую, господствующую роль уготовил нам всевышний и будем терпеть поношение от иноверцев и ренегатов! В коране, в суре «Мохамед», всевышний наставляет нас: «Когда встретитесь с неверными, то ссекайте с них головы дотоле, покуда не сделаете совершенного им поражения». А в суре «Покаяние» сказано: «Ревностно воюй с неверными, будь жесток к ним». Мусульмане! Всегда помните, что неверными являются не только все русские, но и те, кто вчера был с нами, ходил в мечеть и почитал коран, а сегодня завел дружбу с русскими, стал покорным слугой коммунистов, отдал своих детей в советскую школу под руководством безбожных учителей. Всех, кто принял на себя греховное название «колхозник», ждет в этом мире мучительная смерть от рук людей, почитающих коран, а за гробом — геена огненная. Уничтожайте таких, правоверные, уничтожайте без всякой жалости. Тот не мусульманин, кто сейчас будет стоять в стороне, кто не поддержит всем своим достоянием и собственной жизнью святого дела, начатого нами.

Раздавшийся неподалеку винтовочный выстрел прервал речь Насырхана. Он настороженно прислушался. Прозвучал второй выстрел, и сразу же вслед за ним началась оживленная винтовочная трескотня. Насырхан вопросительно посмотрел на Мадумара, тот недоуменно пожал плечами и подозвал к себе одного из басмачей.

— Узнайте там, из-за чего шум! — приказал он. — Что не поделили? Быстро!

Басмач ускакал. Насырхан, стараясь перекричать грохот несмолкающей стрельбы, продолжал:

— Тот не мусульманин, кто не вступит в число джигитов газавата. Поэтому по окончании базара разъезжайтесь спокойно по домам, а к полудню завтрашнего дня присылайте сюда по одному джигиту от каждых десяти домов. Кишлаки, не подчинившиеся моему приказу, будут уничтожены как гнезда предателей и отступников от корана.

Насырхан помолчал, оглядывая толпу злым, требовательным взглядом. Но в ответ ему не раздалось ни одного приветственного возгласа. Толпа настороженно затихла. Насырхан нахмурился и подошел к самому краю крыльца. В этот момент из толпы неожиданно вышел дехканин и остановился перед Насырханом. Дехканин был стар. Седая, узенькая, клинышком бородка обрамляла впалый, беззубый рот. Одет он был бедно, но опрятно. На голове аккуратно намотана холщовая, когда-то, вероятно, синяя, но теперь выгоревшая чалма. Подойдя к крыльцу, он почтительно наклонился и с благоговейным видом поцеловал полу халата Насырхана.

— Дозволь узнать, праведный Муддарис, — спросил он, — куда завтра посылать джигитов? Где они будут вас искать?

Насырхан подозрительно вгляделся в старика, но у того на лице ничего нельзя было прочесть, кроме почтительного внимания.

— Меня незачем искать, — гордо ответил Насырхан. — Мы никуда отсюда не уйдем. Джигитов посылайте в Кассан-Сай. Отсюда мы поедем на Наманган.

— Под конвоем? — донесся из толпы чей-то голос.

Окружающие толпу басмачи кинулись было разыскивать крамольника, но Насырхан величественным жестом остановил их.

— Под конвоем мы поведем отступников, чтобы повесить их на площади в Намангане, — угрожающе проговорил он, и, обращаясь к старику, задавшему вопрос, продолжал: — Иди, старик, и посылай…

Прервавший винтовочную трескотню взрыв заглушил окончание фразы, Насырхан сердито обернулся к Мадумару.

— Кто там осмеливается сопротивляться? — спросил он. — Немедленно схватить и сжечь!

Мадумар, почтительно поклонившись, сбежал с крыльца, но, не отойдя и десяти шагов, остановился. Из-за угла дома на площадь выехал басмач, он тянул за собой на веревке человека со связанными руками. Человек был одет в поношенное красноармейское обмундирование.

— Что там происходит? — спросил Насырхан. — Кто стрелял?

— Милиционер, — почтительно ответил басмач.

— Этот? — кивнул Насырхан на связанного.

— Нет. Милиционер успел взобраться на крышу и утянул за собой лестницу. К нему не подойдешь. А он бьет без промаха. Троих наших уже нет.

— Почему не подожгли дом? — раздраженно взглянул на басмача Насырхан.

— Он каменный. Да и не подступиться. Наши было подбежали, так он гранатой… троих ранило… не выживут.

— Ишаки! — сердито бросил басмачу Мадумар и кинулся в сторону гремевших выстрелов.

— А это что за падаль? — спросил Насырхан, вглядываясь в связанного.

— Это Турсун Рахимов! — объяснил Насырхану ближайший байбача. — Председатель сельсовета.

— Коммунист?

— Самый вредный. Житья от него нет.

— К милиционеру на помощь бежал, — сообщил басмач. — Хорошо из нагана стреляет. Двух наших уложил, пока связали.

— А милиционер русский? — спросил байбачу Насырхан.