Последний путь Владимира Мономаха

— Правда ли, что ты не ищешь никакого богатства? — спросил князь, так как слышал уже рассказы о его нестяжании и о том, что якобы пепел чудесным образом превращается в руках монаха в драгоценную соль.

Прохор, поблескивая беззаботно глазами, ответил:

— Для чего мне оно? «Я даже лебеду собираю только на одну зиму. Вот прилетят в эту ночь ангелы и возьмут мою душу. К чему же мне тогда запасы? Кому достанется приготовленное мною?

Князь дивился подобному отношению к жизни, но подумал, что хорошо так поступать человеку, у которого за плечами нет никакой ответственности. У него единственная забота — спасти свою душу. К таким радость приходит после печали. Как сказано в Псалтири: «Вечером водворяется плач, а наутро радость». А сколько всяких обязанностей у человека, который живет в миру и устраивает государство…

Все проходит на земле. Не было больше ни игумена Иоанна, ни Прохора. Вскоре после них скончался и сам Святополк.

Мономах не забыл, как все это произошло. Однажды под утро в Переяславль, где он тогда княжил, прискакал переодетый в крестьянское платье сын боярина Путяты и со страхом в глазах, а не с печалью сообщил о горестном событии. Около Успенской церкви пономарь звонил в било, созывая христиан к ранней утрене, и поп Серапион шел в ризницу облачаться, когда мимо проскакал киевский отрок. Взмыленный конь его выглядел так, точно на нем возили бочку с водой в гору. Всадник тоже был не в лучшем состоянии. Священник узнал вестника в лицо и понял, что в Киеве не тихо.

Переяславский князь уже заседал с дружиной. В тот день решались важные судебные дела, и предстояло договориться с боярами об очередном большом лове. Во время совета в палату вошел на носках желтых сапог сокольничий Иван и шепнул князю на ухо, что к нему прискакал из стольного города отрок с важным известием, стоит в сенях. Мономах, сказав боярам, чтобы обсуждали дело о краже княжеского перевеса без него, покинул палату. В жарко натопленных сенях он увидел сына Путяты. У отрока был взволнованный вид, он вытирал шапкой потное лицо.

— Что с тобою, отрок? — спросил удивленный Владимир, разглядывая странное одеяние юноши.

— Горе, князь… Великий князь преставился, и народ возмутился, — со слезами в голосе отвечал сын Путяты.

— Помер Святополк Святославич?

Мономах стал креститься.

— Помер!

— Как же это случилось? — воздел горестно руки князь.

— Когда приспел праздник Пасхи, великий князь казался совсем здоровым, но вскоре разболелся. Вчера он преставился в Вышгороде, апреля шестнадцатого дня, пятидесяти четырех лет от роду. Тогда его тело положили на сани и привезли в Киев, и отец мой послал меня к тебе. Люди вышли на улицы, и совершилось великое смертоубийство на торгу.

Мономах заплакал не потому, что сильно любил Святополка, а по давно утвердившейся привычке слезами провожать усопших. А может быть, потому, что сердце становилось слабее к старости и все чаще думалось о собственной кончине. Поплакав, однако ж вернулся к делам, ибо необходимо было что-то предпринять, если в Киеве началось возмущение.

— Что же теперь в городе? — спросил князь.

— Большая смута, князь. Народ разграбил двор моего отца и других бояр, пожег дома многих ростовщиков. Кричат, что, мол, жиды да бояре во всем виноваты — и град от них, и засуха. Если ты не придешь тотчас в Киев, то немало людей погибнет, не одни только ростовщики, но и бояре и даже митрополит. Народ против всех поднял руку. Некоторые из чужеземцев уже бегут из города, и их убивают на дорогах, никому не давая пощады, а имение берут себе. Так велел сказать тебе отец.

Надо было спешить, а князь все не мог принять решения. Оттягивая время, спросил:

— Как же посетила смерть великого князя? Болел ли он?

— Не болел. Правда, случилось у него огненное жжение. Но и это прошло. А вчера ночью великий князь схватился рукой за сердце и помер. Недаром все видели зимою небесное знамение. Солнце остановилось, как серп месяца, рогами книзу. Теперь понятно, что это смерть правителю предвещало.

— Как тать в ноши… — прошептал Мономах, представляя себе образ Святополка в гробу, с закрытыми глазами, бездыханного, бессловесного.

— Что решили бояре с митрополитом? — опять спросил князь.

Отрок махнул рукой в отчаянии.

— Бояре по своим дворам заперлись, холопам сабли раздали. Но разве холоп защитник боярской чести? А люди грозятся всех истребить, забыли божий страх.

— Что же митрополит думает?

— Тоже укрылся на митрополичьем дворе и молчит. Что может сделать грек?

Мономах обдумывал создавшееся положение. В Киеве находилось в те дни много чужестранцев — венецианские и генуэзские гости, греки, сарацины. Если смута продлится, торговые люди в страхе за свои товары покинут Русь и от этого произойдет большой ущерб для всей земли. Кому тогда он сам станет продавать запасенные меха?