Последний рассвет

Шуинсай опомнился быстро — уже в воздухе. Взрывной волной их троих выкинуло с холма и пронесло над болотистой равниной. Сгруппировавшись, Шуинсай упал в реку. Оглушённый, он последними усилиями вырвался из ледяной воды, и теперь судорожно крутил головой. Туман исчез, но кругом тучи пепла, и ничего не видно.

— Шуи!.. Шуи!.. — расслышал он. Звала Юкио, захлёбываясь. — Где ты?

По плеску и голосу определив местонахождение девушки, он быстро загрёб одними руками: онемевшая нога не действовала. От страшного напряжения из груди вырывался глухой стон, а сильный холод пронзал тело, будто иглами.

— Не увидишь… никогда! — другой злой сдавленный голос донёсся до него… и плеск прекратился.

— Нет, не-ет! — колотя замёрзшими руками по воде, он обезумел. — Убью, Суа!

— Не сдержал обещание! — эта мысль как будто отняла всё то, для чего стоило оставаться в живых, лишила рассудка, и оттого, не в силах больше двинуться, Зотайдо Шуинсай отдался в руки судьбе. Им овладело равнодушие. Мысленно простившись с миром, он плыл и не сопротивлялся воде, заливавшей его лицо, однако жизнь теплилась, не уходила. Казалось, его душа, отыскав укромное место в теле, ненадолго спряталась там. Находясь в странном состоянии, похожем на смерть, в котором ни о чём не жалеешь и ничего не желаешь, Шуинсай увидел перед собой сына, бравого и улыбающегося, возмужалого, окрепшего, словно сталь клинка после закала.

— Помогу тебе, пап! — призрак Шиничиро протянул руки, словно хотел крепко обнять отца. — Пойдём, вперёд! Дорога Цветов — не твоя!

Изумлённо оглядев отца сверху вниз, умерший сын покачал головой, звонко беззаботно расхохотался:

— Совсем на тебя не похоже: раскис, как варёная рыба. Дядя Лао и не узнает!

— Шини… я очень горжусь тобой и люблю, ты — самое ценное, что у меня есть! — признался Шуинсай, наконец. — Прошу, не уходи, мальчик мой.

— Эй, — Шиничиро погладил отца по раненой руке. — Бинты надо бы сменить и меньше нервничать. Выздоравливай, а то дядя Лао не справится один в трёх додзё, и времена-то наступают не простые!

Шуинсай хотел было что-то сказать, но Шиничиро положил палец на его губы, и, осклабившись во весь рот, добавил:

— Только не сердись, ведь я стащил из дома фамильный клинок! На стене висел, помнишь?.. Ого, — вдруг посмотрел он вдаль и помахал рукой. — Пора… Пап, — обернулся мёртвый сын в последний раз, — там, дома, мама ждёт тебя…

Очнувшись на берегу, Шуинсай глядел на звёздное небо. Оно расплывалось — в глазах стояли слёзы. Тумана как не бывало.

— Э-эй, дядька, ты жив? — отложив тяжёлую поклажу, незнакомый мальчик наклонился и с опаской рассматривал его. — Кто тебя отделал? Небось, твой друг, монах с кривой рукой?.. Так он ушёл по склону. Нельзя тут шататься в поздноту!

В синяках, порезах и кровоподтёках, с трудом соображая где находится, мастер тяжело поднялся на ноги. Тепло, но ветер ночи, пронизывая насквозь мокрую одежду, заставлял вздрагивать от холода.

— У тебя и ката-ану забрали, — подметил мальчик, усмехнувшись. — Когда я вырасту, отец подарит мне прекрасный клинок. Я-то никому не позволю взять его… разве что отцу.

Медленно передвигая ноги, Шуинсай поплёлся, сам не зная куда.

* * *

Лао и Шуинсай встретились во дворце, на церемонии Рождения Новой Эпохи, затеянной кампаку императора, Мотохайдусом. Вместе угрюмо веселились, рано ушли домой.

Удивительно, но катаклизмы, сотрясшие Ацуми, прекратились именно на окраине Эдо, словно деревня и додзё Ампаруа поглотили их, спрятав гнев Бо глубоко под землёй. Старики, дети и женщины всю весну разбирали медленно оттаивавшие руины своих деревенских жилищ, и только теперь принимались очищать завалы додзё, заросшие кудрями густого дикого плюща. Убогое зрелище предстало взорам братьев-мастеров.

В напряжённой суматохе рабочие, которых послал Мотохайдус в помощь Зотайдо, копались в грудах дерева, тростника и камней. Цвет лиц у них мало чем отличался от цвета земли, в какой они копошились, точно жуки. Кирки и лопаты застучали: грохот разносился далеко окрест. Строители, вынося обломки, крошили твёрдую почву, насыпали в корзины, потом пересыпали в мешки и уносили на плечах.

Гора Химбэй изменилась, осунулась, точно лицо человека, не знавшего отдыха долгое время. Подземные толчки будто уменьшили её, скинув лишнее. Единственное, что осталось неизменным — на месте изгородей, от которых остались лишь обломки, сидели глянцевые чёрные дрозды с красными полосами в основании крыльев. Они пощёлкивали клювами и отрывисто перекликались.

— Сожри Хатиман этих пернатых! — сплюнул Лао, хлопнув брата по плечу. — Ничего, Шуи, складут хижину, поживёшь пока без излишеств.

Шина стояла около развалин дома Шуинсая задумчивая, отрешённая, глядя сквозь подбежавшую к ней с радостной вестью о возвращении мужа служанку Рёи.

— Лао-сан?.. — обронил младший. Лао напрягся, догадываясь, о чём хотел поговорить брат. Вмиг придумал множество возможных вопросов и ответов на них.

— Когда восстановят додзё Ампаруа… мы их разделим?

Облегчённо вздохнув, Лао удивлённо воззрился на него:

— Не нравится вместе?

— Нравится, но «не моё».