Последний раунд

В эти дни кто-то нашел листовки. В них было напечатано обращение к гражданам района. Подпольный райком партии призывал организовать сопротивление подлым захватчикам, саботировать приказы оккупантов, мстить за кровь расстрелянных и повешенных. Командир тут же собрал коммунистов и, показав им листовку, сказал:

- Надо установить связь с подпольным райкомом. Нужны добровольцы. Кто пойдет?

Вызвалось три человека, среди них был и Андрей Степанович Корольков, хорошо знавший район. До призыва в армию он работал в райкоме комсомола.

Однако едва он вошел в поселок, как встретился с Науменко, который служил в полиции. Тот узнал его. Корольков попытался скрыться, но это ему не удалось.

Обо всем этом Андрей Степанович не сказал Вовке Батурину ни слова. Еще неизвестно, как Вовка поведет себя на допросе, а пыток ему не избежать. «Лучше потом скажу», - решил Корольков. Не снимая своей ладони с Вовкиного плеча, он прижал его к себе.

- Если выберешься отсюда, передай отцу, что видел меня здесь. Мне отсюда нет выхода…

У Вовки ком застрял в горле. Он хотел возразить, сказать, что еще не все потеряно, что партизаны могут нагрянуть на гестапо и освободить.

Но сказать он ничего не успел. Открылась дверь, и, освещая камеру электрическим фонарем, вошел охранник.

- Киндер! Шнель!

Вовка понял, что пришли за ним. Он прижался к Андрею Степановичу, ища у него защиты. Андрей Степанович обнял Вовку.

- Шнель! - Охранник схватил мальчишку за руку и рванул к себе. - Шнель!

Вовка приготовился к самому страшному: сейчас его будут пытать. Он знал, что такое пытки, глядя на Михася и Андрея Степановича. Теперь пришла его, Вовкина, очередь, и он ждал. Вовка даже не предполагал, что пытки его уже давно начались. Дело в том, что лейтенант СС Карл Мюллер решил не упускать такой блестящей возможности отличиться. Кто знает, когда еще судьба даст ему в руки такое дело. Не часто же погибают генералы, да еще такие, как Франц Иосиф фон Альгерштейн.

Мюллер решил действовать наверняка. Первым он допрашивал раненого Михася. Мюллер знал, что раненых легче всего заставить говорить, тем более мальчишку. Однако план молниеносного раскрытия таинственного партизанского отряда затрещал по швам. Паренек оказался крепким орешком. Ничего вразумительного под пытками он не сказал, лишь, теряя сознание, бессмысленно повторял: «Вовка - Восыком» и «ничего не знаю».

Таинственный русский Восыком оставался загадочной личностью, хоть Мюллер не сомневался, что это он руководит партизанским отрядом.

Мюллер взялся за второго. Но тут он изменил тактику. Он решил начать с психологической обработки. По указанию Мюллера в камеру к Вовке посадили жестоко избитого Андрея Степановича. Эсэсовец был убежден, что вид окровавленного взрослого человека устрашающе подействует на мальчишку. Чтобы усилить эффект, в камеру был брошен и полуживой Михась.

Вовка остановился на пороге, жмурясь от яркого электрического света. Ефрейтор грубо ткнул его в спину.

- Шнель!

Вовка вылетел на середину комнаты, еле удержавшись на ногах. Осмотрелся. Просторное помещение. От стены отвалились куски штукатурки, обнажив красные кирпичи. Во многих местах выбоины от пуль, засохшие бурые пятна. У Вовки мороз побежал по коже. Он догадался, что это следы крови. Вовка невольно отвел взгляд и стал рассматривать массивный письменный стол, около которого стояла простая табуретка. Вовка поднял глаза и увидел немца в форме офицера. Продолговатое свежевыбритое лицо с большим подбородком и холодными колючими глазами. Он, ловко перекидывая языком сигарету из одного угла рта в другой, сверлил Вовку пристальным взглядом. Вовка опустил голову. «Сейчас начнется», - подумал он.

Офицер сказал что-то по-немецки, и ефрейтор, топая сапогами, удалился. Вовка, не поднимая головы, ждал. За спиной офицера было распахнуто окно. Оттуда лился свежий ночной воздух, насыщенный ароматом цветов и вкусными запахами еды, которые щекотали ноздри и раздражали аппетит. Вовка облизнул губы и сглотнул слюну.

- Проходи, мальчик, - сказал по-русски немец ласковым тоном. - Садись.

Вовка наморщил лоб от удивления.

- Ты, наверно, хочешь кушать? - спросил тот, когда Вовка сел на краешек табурета. - Да?

- Хочу, - признался Вовка, искоса наблюдая за офицером.

Тот подошел к двери, запер ее, потом открыл ящик стола, вынул булку и масло. Подмигнув Вовке, он перочинным ножом отрезал кусок.

- Кушай, - он протянул его Вовке. - Быстро!

Вовка двумя руками схватил кусок и, поглядывая на немца, с жадностью стал есть. Немец уселся неподалеку на край стола и, раскачивая начищенным до блеска носком сапога, улыбался и кивал головой.

Вовка уплетал булку с маслом, а мысли его работали с удвоенной скоростью. Для чего фашист его кормит? Почему так мягко разговаривает?

А немец дружески подмигивал. Прямо перед Вовкой на столе лежала кобура из желтой кожи, она была расстегнута и оттуда торчала рукоятка пистолета.

- Ты меня не бойся, - тихим доверительным шепотом произнес Мюллер и приложил палец к губам. - Тсс!

От таких слов у Вовки кусок застрял в горле. Чтобы не выдать волнения, он продолжал механически жевать.