Последний рейс

Денисков чокнулся за знакомство с Владимиром, потом с Николой, высоким синеглазым хохлом, пожал руку капитану, который не назвал своего имени-отчества. Помощник капитана, бородатый парень в джинсах и свитере, был вежлив до церемонности, и Борис решил, что он из тех интеллигентных романтиков, что понаехали сейчас на Север в несчитанном количестве. Моторист обратился к Денискову на «вы», чем привел Бориса в немалое смущение. Но скоро он обнаружил, что и к другим романтик обращается так же, и забыл о первоначальной неловкости. Парня этого звали Андреем. Коренастый башкир сделал вид, что не замечает новенького. Борис еще отметил, что он в отличие от других почти трезв. С Борисом он тоже не выпил. Это обидело Денискова. А Володя ему понравился. Этот неторопливый, широкоплечий мужчина лет тридцати пяти казался добродушным, покладистым человеком. Происходя из среднерусских мужиков, он быстро обжился на Обском Севере и теперь сам называл себя сибиряком. Ему нравилось быть сибиряком: он любил пельмени, тройную уху, охоту, речной простор, вертолеты, таежные избушки. Об этом он и говорил под сильным хмельком новому благодарному собеседнику. И даже не обиделся, когда Борис язвительно вставил:

— Да-а, Володя, у тебя губа не дура. Тройную уху кто не любит, только дай отведать…

— Я на Оби! — он стукнул кулаком по хлипкому столу. — Я-то на реке! Вон она, рыба-то… подо мной, я ее сквозь посудину нашу вижу… — Володя погрозил кулаком в пол кубрика.

— Не только под тобой… — усмехнулся бригадир Валов. — И над тобой… — показал пальцем на потолок. — На палубе-то вон сколько ящиков!

Светловолосый недоуменно уставился на Валова, тяжело ворочая мозгами, наконец сообразил, рассмеялся:

— Ха… Сашок, а ты юморист… Правда, добыли маленько рыбешки на зиму, брат. Надо. Ведь нынче последний рейс!

— Добыли!.. — вполголоса обронил бригадир. — Знаем мы таких добытчиков.

Борис краем глаза заметил, как поморщился опасливо чернявый — наверное, услышал реплику рыбака. Впрочем, Борису уже было безразлично, он решил не обращать на него внимания. Остальные обитатели кубрика казались ему хорошими хлебосольными парнями: ему нравилась уверенная размашистость Николы, приятно щекотала самолюбие городская вежливость Андрея, а лицо капитана, изборожденное морщинами, говорило о дальних странствиях, немеренных водных пространствах, океанских штормах…

Бригадир засобирался, попрощался со всеми, кивнул Борису:

— Выйдем-ка наверх, пару слов скажу.

За Валовым и Денисковым на палубу вылез и Володя. Он подхватил под руки обоих, словно пьяный, но заговорил вполне соображающим голосом:

— Саша, ты мне свежатинки не подбросишь, а?

— Налима, что ли?

— Ну-у, налим само собой… Я говорю о рыбе. Нельмушки, максимчиков пару ящиков… Лично мне, не этим… Сам понимаешь!

Бригадир молчал, зажевав в зубах папиросину.

— Ну что молчишь?! Мало я тебя катерами выручал!..

— Ладно уж, пошли. Ящик-то утащишь?

— Я-то? Хо-хо… Сашка, ты еще не знаешь меня, да я рыбу-то и после ведра водки утащу.

— Когда отходишь?

— Да сейчас прямо и отчалим, тебя только и ждал. Да ты не боись, друга твоего в обиду не дам.

— Куда заходит^ будешь?

— Ну-у, может, пошустрим кое-где. Я тут две осетровых ямины приметил, шалят на них мужички. Пошустрим…

— Не нарвись на самопал.

— Огня бояться — осетра не жарить, ха-ха…

На пристани из темноты дышащего холодом сарая Валов вытащил два ящика с рыбой, потом еще пошарил там и вынес мешок, поставил перед Денисковым.

— Тут гостинец тебе, Борис, за выручку. Лично от меня… — Александр насмешливо покосился на Володю, передразнив его недавний полушепот. — Лично от меня. Да посмотри, что там. Посмотри, говорю тебе.

Борис развязал мешок, в неверном свете фонаря на пристанском столбе рассмотрел большой кусок осетра, отодвинул его — там лежали две небольшие нельмы и внизу несколько увесистых муксунов — из мешка ударил в ноздри густой дух домашнего посола.

— Божественно! — невольно вырвалось у него.

Ящики принесли и забросили на носовую палубу. Александр крепко сжал плечи Денискова. Борис увидел в сумраке его грустную улыбку, с чувством пожал руку товарища.

— Чтоб ты не удивлялся, Боря, — совсем уже шепотом сказал на прощанье рыбак, — предупрежу тебя… Это катер рыбнадзора.

…Внизу продолжалось застолье. Володя уже сбросил полушубок, расстегнул рубаху. Великодушным жестом он, как и в начале знакомства, указал Денискову место рядом с собой.

— Ты с Санькой-то друг, выходит? — серьезно спросил он, словно еще раз желая убедиться в чем-то.

— На путине в его бригаде работал. Ну, сошлись характерами, как говорится.

— А я что говорил! — Володя опустил на стол большущий кулак и со значением посмотрел на чернявого. — Ты мне, Авзал Гизатыч, мозги не пудри. Я русского парня с первого раза насквозь вижу… Давай вздрогнем, Борис…

Башкир все с той же высокомерной гримасой поднялся со стула и пошел в носовой закуток кубрика, бесцеремонно развалился там на капитанской постели, бросил оттуда язвительно-пренебрежительно:

— Мне что! Нажрешься вот с ним, и все дело прогорит.