Последний рейс

Встречи с девушкой незаметно стали необходимы ему как воздух, как ежедневная рыбацкая работа. Но Борис чувствовал, как иссушают они, будоражат нервы. Рассветы и закаты, невинные поцелуи, почти бесплотные объятия… Борис злился на себя, злился на подругу, клялся завязать этот мальчишеский роман, но не пойти к девушке было выше его сил. И всякий раз он снова шел к маленькому аккуратному домику медпункта.

Однажды новый бригадир Тверитин дал рыбакам выходной день. Борис наскоро искупался в реке, надел чистую рубашку, брюки, взятые из дому на случай какого праздника, и отправился знакомой дорогой. Мужики провожали его насмешливыми советами и соболезнованиями. Какое-то тревожное волнение подмывало его: не признаваясь себе в этом, он словно решался сделать некий определенный шаг, хотел так или иначе разрубить тугой болезненный узел беспокойных взаимоотношений с Ритой, выяснить до конца запутанную ситуацию… «Дальше так нельзя, нельзя… — в такт размашистым шагам стучало в голове Денискова, — нельзя, нельзя! Что я ей, мальчик, я не мальчик, не мальчик…» Он проходил мимо рыбкооповского магазина и вдруг безотчетно свернул к его высокому крыльцу, машинально потянул дверь, ступил в прохладный пахучий сумрак. В первые секунды он растерянно остановился перед прилавком, потом осознал, что перед ним Тося Маркушина, и сообразил, зачем потянуло его сюда.

— Тося, у тебя сто грамм найдется? — спросил он как можно развязнее.

Женщина снисходительно улыбнулась.

— Для тебя, Боренька, завсегда найдется.

— Вот и хорошо, вот и отлично… — засуетился Денисков.

— А че ты вырядился?.. Небось к фершелице идешь? Остограмиться-то для храбрости думаешь?.. Ладно уж, — Маркушина присела за прилавком, там послышался звон стекла, бульканье. — На, держи… Да поживей управляйся, а то зайдет кто…

Денисков залпом проглотил почти полный стакан водки, закусил протянутым огурцом, потоптался неуверенно у порога.

— Ну, я пойду, Тося… — с заискивающей благодарностью сказал он.

— Ступай, че уж там.

В коридорчике медпункта никого не было, и Денисков вздохнул с облегчением: слава богу, посетителей нет. На всякий случай он постучал в дверь кабинета. Рита стояла у аптечного шкафа, отмеряла в пробирку из пузырька какую-то жидкость. Борис шагнул к ней, сжал в объятиях, прислонил свой лоб к ее левому виску.

— Не мешай, Борька… — она капризно шевельнула плечами, — разобьем склянки.

— Я сейчас все тут перебью и замок амбарный повешу, чтоб никто не болел, сюда не таскался и нам не мешал!

— Тебе хорошо, ты молодой… А старики?.. Старикам без медпункта нельзя, — девушка поддержала его шутливый тон. — У тебя выходной сегодня, что ли? — спросила она.

— Ага, у нас сегодня отгул. Пойдем куда-нибудь.

— Ой, Боренька, а я как раз по ягоды собиралась. Пойдем по ягоды?

Лес за деревенькой расступился, открывая свои заветные тропинки. Они шли под светлыми сводами смешанного березняка и осинника. Близ деревень на Севере на местах вырубок всегда густо разрастается светлолесье, а сосновые боры и елово-пихтовое чернолесье урманов держат свои рубежи подальше от человеческих селений — там звериные тропы, сумрачная первобытная тишина, там глухариные и косачиные тока, медвежьи лежки, скоро там затрубят призывно и воинственно могучие красавцы сохатые… Не становись на их пути, не поднимай ружье в попытке остановить эту дикую и мощную страсть. Осень в тайге. Пора, когда одно отцветает, жухнет, истекает последним огнем жизни, а другое зачинается в жестокой борьбе за право оставить свое потомство, за грядущее поколение самого сильного и жизнестойкого, за право победителя жизни.

Пронзительная чистота лесных запахов кружила голову, будоражила нервы — Борис чувствовал, как от легчайшего движения воздуха вздрагивает каждая его клеточка. Тминный дух почерневшей осиновой коры, сладковатый аромат перволетних березовых побегов, горклый запах черной подзолистой земли, в котором еще бродили дымы прошедших пожаров, — все было густо настояно на неистребимом аромате вездесущей осенней прели. Тишина… Ничто, кроме шороха ветра в вершинах дерев, не нарушало торжественный исход осени.

— Рита, Ри… — Борис обнял девушку, взял в ладони ее холодноватые щеки, заглянул в серые глаза. Лицо подруги сразу налилось теплотой, зрачки стали заметно расширяться, открывая в своей глубине зеленоватые хрусталики. — Какая осень, Рита!

— Как весна, — прошептала она, загипнотизированная его срывающимся голосом, его проникающим взглядом.

Но, как и тогда, в медпункте, Кречетова высвободилась из объятий Денискова, ухватилась за дужку спасительного ведра.

— Скоро будет поляна брусничная… Собирай ягоды, а?.. — В голосе Риты Борис услышал слезы, он резко отвернулся, закурил, просыпая спички.

— О-о, ч-черт побер-ри! — буркнул он и с удивлением услышал за спиной девичий смех.

— Какой ты смешно-ой, когда злишься… — смеялась Кречетова.