Последний рейс

Стол даже по городским понятиям был роскошным. В тарелках дымились густым парком красиво вылепленные один к одному пельмени. Настоящие сибирские — с оленьим мясом. Перед пельменями хозяйка предложила отхлебать по полтарелочки ушицы, для разгону. Тут же стояли плошки с огурцами, груздями домашнего бочкового посола, отварная картошка в полопавшихся от тесноты «мундирах», малосольный порезанный муксун, ломтики осетрового балыка. В отдельной глубокой тарелке красовалась черная икра, тоже домашней готовки. На десерт предполагалась подмороженная брусника и варенье из нее, а также из голубики и черники. Все было выставлено сразу, будто нарочно, чтобы разыграть в застолье неудержимый аппетит. Катерина взрезала и вскрыла на большом плоском блюде горячий пирог.

— Стерляжий пирог-то, — пояснила благодушно хозяйка, и строгие черты ее суховатого лица заметно сгладились, налившись доброй полнотой.

— Подвернулось тут несколько штук в сетешку, — пояснил Александр.

Хозяйка налила две рюмки, лукаво подмигнула мужу и предупредила гостя:

— Тут у нас спирт, так что… Другого чего в доме не держим. А спирт, он всегда пригодиться может.

— А что же вы? — Борис посмотрел на женщину.

— Я? — хозяйка рассмеялась. — Мне не положено. Если выпью, Саша поедом заест, во-он как смотрит…

— Скажешь тоже! — смутился Валов. — Будто тебе не велено.

Мужчины чокнулись. Борис большим глотком выпил спирт, запустил следом по вспыхнувшему горлу холодный мокрый груздь, перевел дыхание. И с удивлением заметил, что рюмка хозяина по-прежнему полна.

— А ты чего, Саня? — обиделся он.

— Не сердись, Боря, непьющий ведь я, сам знаешь, — в коричневых глазах бригадира плясали смешливые чертенята.

— Ну, на реке это понятно… А так… Совсем, что ли?

— Два года как бросил.

— Ну и я не буду. Что я, алкаш, что ли, один пить…

— Да разве один… Вот чокнемся вместе, и ладно.

Хозяйка незаметно вышла из кухни, оставив мужчин наедине.

Молчали, курили. Каждый думал о своем. Борис посматривал в чистое ясное лицо товарища и снова, как там, на рыбалке, удивлялся его здоровой свежести: даже морщин у Валова почти не было, лишь у рта с обеих сторон две линии да широкий лоб в напряженный момент морщился в гармошку. Какой же светлый характер нужно иметь, чтобы душевные тяготы не вышли наружу, не проявили свою сумрачность в человеческом лице.

Борис вспомнил, с какой дружеской настойчивостью уговаривал его Александр поехать на Аганский песок, в свою родную бригаду. Да-а… если б не Рита, разве расстался бы он тогда с этим настоящим Севериным человеком. И как замечательно и отлично, что вот они встретились еще раз на прощанье.

— А как у тебя… — Валов замялся, — с этой… с медичкой-то?

Бориса вопрос не застал врасплох. Он ждал его, потому что бригадир знал, из-за чего Борис остался в Сатыге. Но действительно, как у него с Ритой? На этот прямой вопрос он просто не мог дать ответа. С одной стороны, ясно, что они рассорились и она, можно считать, прогнала его. С другой стороны — так ему казалось — осталась между ними какая-то недоговоренность, тень надежды…

— Да никак, Саня… — глухо ответил Денисков. — Кажется, я сплоховал, обидел ее.

— Может, еще выпьешь?..

— Не буду. Да и перегорело все… Вот приеду домой, гульну слегка на кровные денежки: девок в городе — косяками ходят!

— У меня предложение есть, — Валов строго заглянул в глаза Денискова. — Поработай немного у меня. Позарез человек нужен! Тут моторист на водомете захворал, а ты ведь в моторах петришь, а?..

— Я ж на праздники домой спешу.

— До ноябрьских еще неделя, успеешь. А то и моторист поправится… Понимаешь, такой налим у меня прет — глазам не верю! Жалко упускать счастье рыбацкое… Подзаробишь еще сотню-другую.

— Давай это дело на утро отложим. Подумаю, ладно?

На новом, необмятом диване Денисков опять, как и в кубрике Лосинского, не мог заснуть, ворочался с открытыми глазами, ругал себя за привередливость, списывал бессонницу на затянувшееся безделье: все-таки за последние месяцы организм привык к большим нагрузкам — и вдруг такое резкое расслабление. Ему не хотелось признаваться, что причиной беспокойства и бессонницы послужил вопрос Валова… Но, наконец признавшись в этом, он уже не мог не думать о далекой молоденькой фельдшерице.

Борис снова увидел, как вздрагивают ее худенькие плечи, как он, растерянный, осторожно прикрывает за собой дверь медпункта… Потом другое видение: они сидят на высоком обрыве вдали от деревеньки, она доверчиво прижалась к нему и неестественно расширенными глазами смотрит на яркий августовский закат.

— Жутко как… — шепчет она, поеживаясь. — Сколько крови на небе.

Он смеется в ответ, тормошит ее:

— Чего ты испугалась, глупышка. Наоборот, красиво как!

Они встречались каждый день. Однажды Рита уехала в райцентр за лекарствами, ее не было пять дней — за это время Борис извелся от одиночества и беспокойства и признался себе без обиняков, что тоскует по «маленькой фершалке», как называли Кречетову в бригаде.