Последний Рюрикович

«Чтой-то тут не так», — мелькнула мысль и пропала, резко сменившись другой, недоверчивой, но уже радостной:

— Ну, а ежели я по рублю на четверть ржи скажу?

— Пойдет, — утвердительно кивнул иноземец. — Только чтобы четверть новая[37] была, — сразу уточнил он.

— Ишь какой, — ухмыльнулся Феофилакт. — Впополам цену рубишь. Так-то оно негоже, мил человек. А давай не по-твоему и не по-моему. Я тебе новыми четвертями, а ты мне за них по рублю и шесть десятков денег сверху[38]. Идет?

Незнакомец некоторое время стоял молча, что-то высчитывая в уме, после чего согласно кивнул головой.

— Тогда по рукам, — и Феофилакт протянул мощную длань с поросшими густым волосом пальцами, чуть подрагивающими от нетерпения.

«Неужто возьмет?» — не верил он нежданной удаче. За такую цену он и не рассчитывал расторговаться, а тут…

— Обожди. Купить я куплю, — иноземец в подтверждение потряс тугой мошной, — но попрошу придачу.

— Каку хошь, — обрадовался монах.

Цена, названная им, была чуть ли не вдвое выше той, по которой он уж было хотел продать рожь, и в полтора раза превышала среднюю.

— Мне нужен мальчик.

— Какой мальчик? — вытаращил глаза монах.

— Вон тот. — И незнакомец тонким длинным пальцем небрежно указал на Ивашку.

— Как так «нужен»? — Лицо Феофилакта начало наливаться гневом. — Чай не холоп, не смерд какой. Вольный, с монастыря. Не хозяин я ему. Да и не вещь это, чтоб купить-отдать-продать можно было. Лучше бы ты шел отсюда куда подальше, человече, а то я и осерчать могу. — И, поморгав секунду (видно, не выходила из головы неудачная торговля), добавил: — Вот другого чего могу дать. Не желаешь? Все, что душе угодно.

Незнакомец покачал отрицательно головой и пояснил:

— Мальчика я уговорю. Он поедет со мной добровольно, а вам за труды я дам талер, — и иноземец потряс черным тугим мешочком, который тотчас издал веселый заливистый звон.

— Сказал же я, — крякнул монах. — Не продается отрок. Не продажный. Да и цена не сходная. Просто курам на смех, да и только. Что я, ефимков[39] не знаю? За них много не купишь.

— Не лги, монах. — Человек в черном укоризненно покачал головой. — Лгать — грех. А талер за него, — и он кивнул головой в Ивашкину сторону, — это вполне достаточно, если не сказать больше. Просто мне срочно нужен мальчик в услужение, вот я и переплачиваю.

— Нет, нет и нет, — монах решительно затряс головой, и иноземец, презрительно усмехнувшись, произнес:

— Ладно. Знай мою доброту. Два талера. — Запустив пальцы в мешочек, он ловко извлек монету и протянул ее Феофилакту.

Тот недоверчиво взвесил ее в руке.

— Да они у тебя, поди, коновые?[40] — протянул он хмуро, продолжая колебаться.

— И снова ты лжешь, — последовал жесткий ответ. — Или сам не чувствуешь?

— Если б ты мне хотя бы рубль предложил, — неуверенно протянул Феофилакт, — а то два талера[41].

— Я дам тебе больше, — снова усмехнулся незнакомец. — Ты получишь не только два талера, но и бочонок бургундского в придачу. — И коварно добавил: — У вас его, наверное, пьют только архиереи.

Монах почесал спутавшуюся бороду. Дело в том, что в ожидании хороших покупателей он уже изрядно потрепал монастырскую казну. И даже та малая пока выручка, которую ему удалось получить, наполовину откочевала из его мошны. Чтобы покрыть недостачу, ему с лихвой хватило бы и одного талера, а значит, на второй можно смело пить. К тому же из тех денег, что ему предложили за рожь, тоже можно было утаить — Феофилакт наморщил лоб, долго шлепал губами — да, получалось изрядно. Во всяком случае, не меньше рубля — это точно. Опять же заботы за товар уже не будет, да еще и бочонок хорошего вина…

Особенно понравилось Феофилакту упоминание об архиерее, с которым он теперь может совершенно на равных пить дорогое и благородное вино. Он даже хмыкнул себе в бороду от такого сравнения, но все же сомнения оставались.

«Наобещает с три короба, а потом ищи ветра в поле», — и вновь с недоверием глянул на покупателя, но тот развеял все его сомнения, сказав:

— Талеры отдам сейчас. Ближе к вечеру вам доставят вино. За товар расплачусь позже, когда приду забирать мальчика.

— Бочонок пораньше бы, — пробормотал глухо монах, отводя глаза и как бы стыдясь своего пристрастия к хмельному, кашлянул и робко спросил:

— Не разбавлено вино-то?

— На дорогой кафтан заплату из грубого сукна не ставят, — улыбнулся человек в черном. — И сукно без пользы уйдет, и кафтан загубишь. — И, глядя умными пронзительными глазами на Феофилакта, успокаивающе произнес:

— А за мальчика волноваться не надо. Ему у меня будет хорошо. У себя же скажете, что утонул в реке. Всякое ведь бывает.

— Бывает, — сокрушенно вздохнул монах, качая большой кудлатой головой с торчащими из нее клочками сена, да так горестно, будто Ивашка и впрямь уже утонул.

Впрочем, горе горем, а денежки — они счет любят. Мало ли что мог подсунуть этот странный человек в черном. Но вроде бы ефимки и впрямь были «тяжелыми».

А когда он поднял голову, то с удивлением обнаружил, что незнакомец уже исчез в шумной многолюдной московской толпе. Да как быстро — вроде только что здесь был, ан глядь — и нетути.