Последний роман Владимира Высоцкого

А жалость к нему у Людмилы была душеразрывающей. Она говорила: «Душевзрывающей. Ему по-настоящему бывало плохо… Я его любила. Как своих сыновей. Володя даже мне однажды сказал, что я отношусь к нему не как к мужу, а как к старшему сыну. Возможно, это мой недостаток, но я не разделяла Володю и сыновей».

Но однажды Люся поняла: он влюблен. Сожалела, что не знала в кого. Но понимала, что, конечно, никто бы ей не сказал этого. Ей суждено было стать последней, кто бы об этом узнал. Но понятно было, что это сильное чувство! «Но как бы меня ни рвало на части это ощущение, – говорила она, – что кончается моя жизнь, нельзя было не восхититься красотой этого чувства. Он весь сиял, он был изнутри освещен! Конечно, мне было неприятно, что именно я его цветение каким-то камнем на шее отягчаю и заземляю, укоризной какой-то перед ним торчу. В то же время какие-то мелкие мысли о том, что теперь все мои друзья и я сама потеряют связи с Таганским театром (я ведь многих Володиных друзей любила, считала своими), тоже мучили меня… Страшно трудно было уйти! Моментами я чувствовала, что и Володе очень тяжело на это смотреть, на то, как я собираюсь – и вот-вот уйду, и все не могу решиться…»

Ушла, когда окончательно поняла, что стала не нужна Высоцкому как опора, как помощник, как поддерживающее начало – он и так очень твердо стоял на ногах. Она торопилась с переездом, боялась, что, если затянет, решимость иссякнет и она останется как камень на шее, принуждая Владимира врать и жить двойной жизнью. Ведь если он выбрал другую женщину, то это его выбор: «Его! Не то что женщина вероломно вмешалась, украла, разрушила семью, – Володя выбрал. Его право выбора – это самый главный, святой закон…» И хотя была уверена, что он совершает нужный и умный поступок, но – «в голове стоял туман: ноги-то ушли, а голова там осталась…»

Жила-была, и вдруг взяла, собрала
И ушла,
И вот —
Такие грустные дела
у меня… —

меланхолично напевал Высоцкий, едва прикасаясь к струнам.

При первой попытке развода судьи пытались уговорить супругов подумать: все-таки двое детей… На следующем заседании на вопрос судьи, настаивает ли муж на разводе, Володя неожиданно заявил: «Не настаиваю…» Наконец, когда в третий раз они оказались в здании суда, их все же развели.

Бывшие супруги вышли на улицу, постояли, поглядели друг на друга, помолчали. И Владимир вдруг предложил поехать на улицу Телевидения, на квартиру матери, посидеть на прощание, перекусить. Был прекрасный стол, который бывший муж приготовил загодя. Потом он взял гитару, стал петь. И новые, и старые песни. Пел долго, часа четыре. Чуть на вечерний спектакль не опоздал. Нина Максимовна все это время стояла на лестничной площадке, не осмеливаясь войти. Только в половине седьмого отважилась позвонить в дверь – и они помчались: он в театр, она – на том же такси – в другую сторону.

«Мне было четыре года, – рассказывал Никита Высоцкий, – когда мама поняла, что надо освобождать строку в паспорте. Я очень хорошо помню день, когда они расстались. Мы приехали в квартиру, куда через несколько недель должны были все вместе вселяться – отец, мама, мы с братом… Там делали ремонт, в одной комнате, помню, так пахло клеем!.. Но мы туда переехали только втроем – мама, брат и я. Ничего веселого в этом не было… На самом деле – это мама ушла от отца. Она еще могла удержать его, но решила, что хватит. Развод стал для нее диким стрессом…»

Он считал, что они с братом не были «ранеными детьми». Родители постарались не обозначать свой разрыв как вселенскую трагедию. Но был один болезненный момент. «Мама решила отдать нас в школу под своей фамилией – Абрамовы, чтобы поменьше внимания к нам привлекать, – вспоминал старший сын. – Ей не хотелось ненужного ажиотажа вокруг нас. Имя Высоцкого было на слуху, и люди, не особо посвященные, вполне могли задать нам вопрос: «Ваша мама – французская актриса Марина Влади?» Маме этого не хотелось, вот и все. Хотя уж это действительно был секрет Полишинеля: когда пришло время оформлять медицинскую карту и прочие реальные документы, «тайна» раскрылась. Другое дело, что отец, узнав об этом факте, страшно разозлился. По-моему, он случайно увидел наши тетрадки… Но отец был человеком отходчивым, и тут тоже никакой трагедии не произошло… Нам объяснили, что родители развелись, но отец никуда не делся, ему можно позвонить, к нему можно прийти. Что мы и делали. Он дарил нам подарки. Как-то увидел брата во дворе на стареньком «Орленке», изумился: «А чего это у вас велосипед такой страшный?» Поехал в ближайший магазин спорттоваров и вручил нам новый шикарный велик «Украина». Когда узнал, что мы с братом копим на магнитофон, тут же его купил».