Последний рубеж

И какие же бывали интересные митинги в том клубе, какие концерты и спектакли давались, а споров сколько возникало у парней и девчат, которые там после работы собирались! Если нет митинга, концерта или кино, собирались гурьбой в зале и давай хором песни петь, а то вдруг диспут заведут, а ты только слушай да держи ухо востро.

На одном из таких вечеров и услыхала Саша спор про красную ленточку. Возле клуба был тир, туда Сашу тоже влекло, но в этот вечер ее больше заинтересовал спор о красной ленточке, и она прослушала все до конца.

Одни говорили, да как пылко:

— Нельзя в жизни признавать только одну суровую целесообразность. Галстук — буржуазный предрассудок, ладно, отбросим. Кольца обручальные тоже. И романсы, только надрывающие душу и разлагающие молодежь, оперетту тоже отбросим — великосветская забава. Но что-то должно же красить жизнь? Ее поэзия-то в чем?

— В борьбе! — отвечали другие и с той же запальчивостью. — «Мы кузнецы», поется в нашей песне, и «друг наш молот, куем мы счастия ключи».

— Стойте, стойте, дружочки! Тихо! Я считаю так: в одном мы все должны сойтись. Через нашу борьбу должна проходить вроде бы красная ленточка, от нее, видите ли, товарищи, весь смак, так сказать, особая, извините, прелесть существования, а иначе все живое высохнет!

— Заливает, у-лю-лю! Бей Кольку, братва, я его знаю!..

— Нет, он все-таки прав, товарищи!

— Долой!

— Кто за красную ленточку, подымай руку, братва! Ну, смелей, кто — «за»?

Среди тех, кто поднял руку, оказалось больше девчат, чем парней, и, когда это обнаружилось, оглушительный хохот потряс стены клуба. Смеялись и девчата, но, правда, у многих из них от смущения заметно порозовели щеки.

Вот откуда Саша и взяла красную ленточку, о которой написала в дневнике. И сейчас, читая Толстого, она думала: не эта ли ленточка вдруг открылась князю Андрею на Аустерлицком поле? Хотя он и был князь, но человек думающий, признавала Саша. А она теперь больше всего уважала людей думающих и, кстати, в этом тоже видела доброе влияние Кати.

Вот так и было, рассказывают: ехала Саша делегатом на съезд комсомола в Москву, ехала с томом Толстого и по дороге все думала о красной ленточке.

Продолжим про Сашу. На этот раз никаких нападений бандитов на эшелон не было, и она благополучно добралась до Харькова. А тут вдруг произошло одно происшествие. В губкоме комсомола, куда Саша явилась с котомкой за плечом и с мандатом, как это и было ей предписано, нисколько не удивились, что она в штанах, только сказали, смеясь:

— А-а! Это ты Орлик? Знаем, слышали, слышали про тебя. На, держи талон на обед.

Тут уж Саше пришлось удивиться — откуда могут в губкоме знать про нее, кто им и что о ней рассказал? Недоумение и растерянность Саши еще больше возросли, когда к ней подкатился кто-то из губкомовских работников и спросил:

— Уже пошамала, Орлик?

Саша кивнула, хотя на самом деле еще не «шамала», то есть не ела.

— Тогда топай в тот зал, там Фрунзе выступит… Доклад нам сделает. В широком плане и с обзором. Ну, ты ж понимаешь.

Саша снова кивнула, хотя кто такой Фрунзе, не знала, и подчеркнутую важность слов «ну, ты ж понимаешь» еще тоже не очень понимала. Она уже было двинулась по направлению к залу, но губкомовец остановил ее:

— Т-р-р! Еще рано туда. Слушай пока меня, ясочка.

— Слушаю, — покорно сказала Саша.

— После Фрунзе возьмешь слово и выступишь, ясно? Ты с фронта, а у нас тут как раз мобилизация. Вот так, сердяга.

— Что — вот так? — Саша просто обмерла.

— Ну, брось дурака валять, чудачка! Что тебе тут не ясно? Сядь и прикинь пока тезисы, и чтоб тоже, понимаешь ли, все было в широком плане, с обзором и анализом. На пять!..

— Да я не смогу! Что вы!

— Всё, всё, договорились. Зашпандоришь речугу. С трибуны. На, держи пять, некогда мне с тобой!..

Он потряс руку Саши и стремглав убежал, а она осталась стоять в коридоре как пригвожденная, не зная, что делать: смеяться или по-всамделишному заплакать. С ума сойти! Как это она вдруг станет выступать перед людьми, да еще по каким-то тезисам, и притом в широком плане, с обзором и анализом? Да еще с трибуны! Мама родная, да она, Саша, толком никогда и у себя в роте на политбеседе не выступала, а скажет с места несколько слов, и всё.

Вконец расстроенная, героиня наша присела в уголке на подоконник, котомку с плеча сняла и положила рядом. Голова кружилась, и все больше хотелось пореветь. Как убедилась Саша, слезы чудесно действуют: соленую влагу слижешь со щеки, носиком пошмыгаешь, и, глядишь, на сердце легче становится, даже улыбка как бы сама проступает на лице — смешно почему-то.