Как же добралась она сюда, как встретилась с отцом? О, это целая история, но даже отцу Катя не рассказала, каким именно путем пробралась через линию фронта в Крым. То есть в общих чертах кое-что сообщила, но без подробностей, а он, как и положено человеку, связанному с подпольем, не стал вникать в эти подробности.
Он только смотрел на дочь и ахал:
— Да ты ли это, Катюша? Не верится!
— А мне, думаешь, верится? — говорила она, смеясь. — Давай ущипнем себя. Может, во сне мы?
— Давай!..
Один секрет выдадим: прибыла сюда Катя по самой правдивой «легенде», какую только можно придумать. Из-за передряг войны отец и дочь потеряли друг друга из виду. Естественно? Да тут и сомнений не может быть, тысячи семей разбивались, родные и близкие разлучались. Одни оказывались у красных, другие — у белых; и столь же естественно, разумеется, что каждый старался найти сына, дочь, отца, мать, брата, сестру и так далее. Как ни трудно бывало, а от кого-то кто-то как-то узнавал, где находится родной ему человек, и, не боясь никаких трудностей, пускался искать его.
Вот так, по «легенде», поступила и Катя. Тысячу препятствий преодолела, но нашла отца. И правда же, это так и было. Через огонь и воду прошла, десятки раз была на волосок от провала. Но — пробилась, сумела! Катя, если помните, любила это выражение, но относила не к себе, а к Саше. Когда речь заходила о том, как же могла девушка служить в кавалерии, Катя, бывало, лихо щелкнет пальцами и скажет: «А вот сумела моя Саша!» По мнению людей, знающих историю поездки Кати в Крым, в тыл белых, эти слова можно было бы отнести и к ней самой.
Сумела! Нашла отца! И всего полчаса назад они встретились. И вот сидят, беседуют.
Катя.
Папочка, я прибыла сюда, надеюсь, ненадолго. Крым посмотреть захотела.Отец
Катя.
Ну хватит, хватит, папочка. Немножко я по дороге уже насмотрелась.Отец.
Да я уж вижу.Катя
Он прижал дочь к себе, и так они посидели несколько минут молча. Потом она опять завела: нет, пускай скажет, что он такое в ней увидел.
Отец.
В глазах у тебя странные огоньки. Сознайся, даже то немногое, что ты успела увидеть, вызывает у тебя желание взорвать весь Крым к черту. Не правда ли?Катя
Он.
Конечно.Она.
А о цели моей тоже сказали?Он.
Нет, не сказали.Она
Они помолчали. Потом Катя спросила, не может ли он связать ее с человеком по имени Леша. Услышав это имя, Иннокентий Павлович с недоумением уставился на дочь.
Он.
Это ты на свидание с ним и приехала?Она
Он.
Но ты же его знаешь!Она.
Кого? Этого Лешу? Ничуть!Он.
А Леша… сам говорил мне, что хорошо с тобой знаком. И даже выручал тебя как-то из беды…Она.
Не знаю, кто бы это мог быть. Ну, устрой мне встречу с ним.Он.
Хорошо, устрою… А пока пойдем поедим чего-нибудь… Ты ведь не должна скрывать, что я твой отец? Я так понял из твоих слов. Ну и хорошо. Очень хорошо, дочурка! Пойдем!Они пошли по аллее к центральному кругу, где сквозь зелень пестрели ресторанные зонты. По дороге, пока еще можно было не опасаться чужих ушей, Иннокентий Павлович говорил дочери, что, по мнению многих, над воротами Крыма должна была бы гореть надпись: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Знаменитая надпись на воротах Дантова «Ада».
— А мне тут нравится! — сказала с искренним восторгом Катя. — Ей-ей!
— Что ты, доченька! Подумай!
— А что? Крым чудесен!
А Крым и впрямь был чудесен в те дни. Солнце и теплынь казались сказочным даром волшебника. Где-то уже ветра, дожди, снег, а здесь еще ходили в летнем и купались.
В самом разгаре был бархатный сезон, и, несмотря на войну, его продолжали так называть. И в самом деле, прелесть что за погода стояла! Море синим-синё и слепяще сияет, до боли в глазах. Склоны гор до самой Яйлы тонут в зелени. В небе ни облачка, и так целый день. И трудно было себе представить, что там, на севере, за Яйлой, всё другое.
Конечно, Катя видела и нечто иное. Она видела, что Крым, где она не раз бывала с матерью еще до революции, неузнаваем, то есть природой своей, как прежде, чудесен, но запакощен и замызган, как ярмарочная площадь после торга. Но, казалось Кате, грязь не так уж трудно будет смахнуть и все опять заблестит.