Последний рубеж

И вдруг барона стала душить спазма. Схватила за горло и не давала дышать. Это был приступ странного недомогания. Ни с того ни с сего будто порывом ветра налетало отчаяние. Страшное, леденящее мозг и сердце. Возникало ощущение какой-то пустоты — и внутри него, и вокруг него ничего нет! Мертвая пустыня во все стороны. Вымерло, выгорело, обрушилось все.

«Но ведь не так это на самом деле!» — успокаивал себя барон и старался разглядеть хотя бы блеск своих сапог, но не видел и блеска. Станцию окружали высокие пирамидальные тополя, но и тополей этих не удавалось разглядеть.

Штабной поезд барона стоял рядом, в двух шагах. Врангель встал и двинулся к своему вагону. Вытянув вперед обе руки, он шел как слепой, шаркая сапогами, боясь сбиться с пути и слететь вниз с платформы.

Не оказалось и поезда.

Было мгновение, когда барону хотелось закричать. Он постоял, стараясь унять сердцебиение.

Но вот постепенно опять очертились контуры станции, и ему стало легче, теперь он увидел блеск своих сапог, и, совсем успокоившись, зашагал взад и вперед по платформе.

— Нет людей у меня, нет людей, — бормотал он в тоске. — Живой силы нет! Где же взять ее? Где?..

Разговор по прямому проводу со Слащевым состоялся под утро. Свой полевой штаб Слащев держал в Чаплинке, большом селе, стоящем примерно на полдороге между Каховкой и Перекопским валом.

Телеграфная лента запечатлела разговор барона со Слащевым.

— Доложите обстановку, — потребовал Врангель.

Из доклада Слащева вставала такая картина. В ночь на 7 августа красные пересекли на лодках Днепр и высадились у Каховки, у Алешек и у Корсунского монастыря. И все это — под прикрытием сильного артиллерийского огня. К полудню красные закончили у Каховки наводку моста и к вечеру заняли всю Каховку силами до двух тысяч пехоты при нескольких легких артбатареях.

Весь этот день и на следующий бои продолжались с большими потерями для обеих сторон. На третий день красные, закончив переправу у Каховки и переведя по мосту на левый берег тяжелую артиллерию и части конницы, развернулись широким фронтом и повели наступление на юг, к Перекопскому перешейку, стремясь охватить оба фланга пехотного корпуса Слащева.

В докладе Слащева были фразы, не очень-то попятные непосвященному человеку, но таков военный язык.

— Около трех часов дня, охватив наш правый фланг и выйдя в глубокий тыл, красные заняли Черную Долину. Мой пятидесятый полк с батареей идет в контратаку и обращает противника в бегство! К вечеру мои части удержали свои позиции. На рассвете красные вновь атаковали нас, но мы не дали им продвинуться к югу дальше линии сел Дмитриевка — Зеленый Пад — Черненька. Отбив атаки противника, наши части стали по моему приказу отходить на линию Московка — Магдалиновка — Александровка…

Как видим, войска Слащева хотя и отходили, но все делали по приказу, и действовали успешно — позиции свои, по уверениям Слащева, удерживали, при контратаках обращали противника в бегство, и дела, получалось, обстоят в целом неплохо.

А Каховка отдана же!

— Радуюсь вашим успехам, Яков Александрович, — ядовито продиктовал Врангель свой ответ Слащеву. — Но ваш корпус оказался не в силах опрокинуть противника в Днепр! Вот что удручает.

Слащев не остался в долгу — он и слыл строптивым, и сам любил таковым слыть — и стал расписывать, какие мощные силы двинуты красным командованием и как умно их штаб все разработал и предусмотрел, готовясь к наступлению.

— Только на моем фронте, к сведению вашего превосходительства, у противника действуют силы трех пехотных дивизий. А сейчас Эйдеман пустил в ход еще одну — ту самую, которая из Сибири пришла. Силами этой дивизии он укрепляет захваченный у Каховки плацдарм. Как тут не признать отличное умение выбрать место удара и захватить его с последующим превращением в мощный тет-де-пон. Теперь, опираясь на сибиряков, они все могут!..

По проводу туда и обратно летели жесткие слова. Слащев был не то пьян, не то сверх меры возбужден и говорил бог весть что. А может, просто назло главнокомандующему все твердил о сибирской дивизии Блюхера, словно она больше всего и досадила ему, хотя эта дивизия, по его же словам, только сейчас разворачивается на плацдарме и вступает в бой.

Лишь под конец разговора Слащев, перестав хвалить красных, образумился и перешел на серьезный тон:

— Мой вывод: все бросить на сибиряков и сбить их с тет-де-пона. Основание: опасность удара с этого тет-де-пона по кратчайшей прямо на Перекоп с выходом в наш тыл. Следовательно, необходимо срочно усилить меня танками и конницей. Иначе этих сибиряков с плацдарма не выкурить. Дерутся как дьяволы!..

— Да будет вам твердить об этих сибиряках! — вспылил Врангель и пожалел, что не может сейчас посмотреть на Слащева уничтожающим взглядом сверху вниз. К тону Слащева и его манере разговора даже с вышестоящим: «мой вывод», «основание» и так далее, все давно привыкли, но сейчас эта генеральская самонадеянность казалась в устах Слащева особенно нетерпимой.

Резким тоном барон закончил:

— У меня все, Яков Александрович. Приказ вы получите утром. До свиданья!..