Последний рубеж

По словам Эйдемана, наблюдательный пункт начальника артиллерии выбран особенно удачно. Он расположен на чердаке одного высокого дома здесь, в Бериславе. Оттуда в бинокль были хорошо видны все перипетии боя в первый день сражения на том берегу. Достаточно было с этого наблюдательного пункта заметить, что какой-нибудь участок неприятельских позиций и окопов особенно упорно сопротивляется наступлению наших стрелков, как после короткого разговора со штабом или соответствующим пехотным начальником на указанный участок сосредоточивался огонь наших батарей, и противник отходил…

— Теперь, — говорил Эйдеман, — положение таково, товарищи. Слащевский корпус не выдерживает натиска наших войск и отходит. Территория, которую мы заняли, все больше расширяется. Смотрите по карте, товарищи!

Он тыкал пальцем в некоторые места карты и объяснял:

— Вот здесь мы, вот здесь и здесь. Это все уже наше. Полки Слащева пятятся назад, топча и выжигая все при своем отступлении. Таким образом, товарищи, первоначальная задача выполнена.

— Да, можно считать, дело сделано, — закивал Блюхер. — Я сегодня прямо с командного пункта видел отход белых — по облакам пыли, которую подняли их обозы и артиллерия. Побольше бы подобной пыли, — добавил с улыбкой начдив. — Пыль благая!

— Благая, точно, — подхватил Эйдеман. — Но это еще не вся пыль, которой нам предстоит наглотаться. У нас задача расширить плацдарм еще больше, укрепить его, обеспечить переправы и держаться до конца! Есть сведения, что белое командование спешно подбрасывает Слащеву помощь.

Помолчав, Эйдеман произнес:

— Конный корпус Барбовича к нам движется. Такие сведения мы получили и сейчас проверяем.

Все было ясно. Предстоят тяжелые бои, и надо выстоять.

Раскатистый грохот ударил в окна домика, где находился полевой штаб и где шел тот разговор, который мы здесь приводим. Затрясся весь домик, со звоном вылетели стекла; казалось, побеленные стены и потолок вот-вот обрушатся. Вас, конечно, заинтересует, как повели себя Эйдеман, Блюхер, Карбышев и другие. Это были храбрые люди, поверьте, никто не дрогнул, даже не пригнул головы. Но вот что обращало на себя внимание: в момент нарастания грохота, когда не только пол под ногами, а и земля заходила ходуном, все посмотрели на Карбышева, потом друг на друга и странно, с каким-то даже удовлетворением улыбнулись. Что же это такое было?

Закаленные в боях люди могут улыбаться и в самые напряженные минуты сражения, это известно. Страх смерти одолим, это тоже известно. Но было еще что-то в переглядывании Эйдемана и его товарищей.

— Видите ли, — объяснял мне спустя много лет один штабник, присутствовавший при этом эпизоде, — Карбышев имел в старой армии чин подполковника и слыл очень боевым и выдержанным человеком. Вот и поймите сами, что произошло. Рожденные революцией военачальники показали этому человеку, как умеют они себя вести в минуту опасности. Показали, что не уступят ему ни в выдержке, ни в хладнокровии.

— А Карбышев? — спросил я.

— Улыбнулся и он. Понял все, наверно. И, словно ничего не произошло, стал излагать свой план инженерного укрепления захваченного нами Каховского плацдарма. Но тут произошел еще такой эпизод.

Эпизод был рассказан штабником вот какой. Едва Карбышев начал излагать свой план, в дверях появился ординарец Эйдемана. Бледный весь, шапка и телогрейка в штукатурке, руки и лицо в свежих царапинах. Но тянется, грудь выпятил, руки держит по швам и глядит браво.

«Что там произошло?» — спросил у него Эйдеман.

«Имею доложить, товарищ командующий… Так что почти за углом…»

«Не тянись, не тянись, милый, — остановил ординарца Эйдеман. — Не при старом режиме. Говори просто».

«Шестидюймовый трахнул, за углом, недалёко!..»

«Ну, так бы и сказал».

Когда Эйдеман произнес: «Не при старом режиме», у всех на устах снова заиграла улыбка.

— И знаете, — закончил рассказ мой знакомый штабник, — может, вам покажется, этого не могло быть, но Карбышев, еще улыбаясь, вдруг вытер заслезившиеся глаза и сказал: «Какие вы все молодцы, извините меня! Я бесконечно благодарен судьбе, что нахожусь в одном лагере с вами, в одном строю». — «И мы рады с вами рядом воевать», — сказал с чувством Эйдеман и крепко пожал руку Карбышеву.

Совещание длилось еще всего только минут двадцать. План Карбышева был принят. Весь плацдарм будет оплетен траншеями, заграждениями из колючей проволоки и другими оборонительными сооружениями. Блюхер назначался начальником всего армейского гарнизона на плацдарме.

Тем же вечером Блюхер отбыл на тот берег с приказом оборонять его до последней возможности. И всю ночь на плацдарме строили укрепления.

А Катя сделала в этот вечер еще вот какую запись в дневнике.

«Удивительно! Сейчас узнала: в дивизии у Блюхера сорок одна тысяча книг! Подумать только — ведь это воинская часть! Ее дело — война! Сражения! А говорят, среди этих книг есть и сказки, и буквари, и всякая беллетристика. Непостижимо!

Вечером, еще до отбытия Блюхера на ту сторону, я не постеснялась, подошла к нему и спросила:

— А как воюет моя Саша Дударь?