Последний рубеж

– Идем, – сказала она. – Расспросим поподробнее рыцаря Джоанны, а я прикажу приготовить для нее опочивальню.

* * *

Когда они вошли в большой зал, Джон застыл на месте при виде посланца Джоанны. Несмотря на то, что большинство вассалов Ричарда приняли неизбежность и поклялись Джону в верности, некоторые продолжали держаться на расстоянии. Одним из них был Андре де Шовиньи, а второй приближался сейчас к королю.

– Глазам не верю – это же кузен Морган. Я уж думал, ты заблудился в диком Уэльсе.

– Милорд король, – произнес Морган, падая на колено.

Но его почтение показалось Джону формальным. А взгляд валлийца уже скользнул мимо него, отыскивая Алиенору. Королева тоже застыла на месте, увидев лицо Моргана.

– Моя дочь?..

Морган храбро продолжал смотреть ей в лицо, сопротивляясь непреодолимому желанию отвести взгляд, и она поняла правду.

– Мадам… она очень больна, – тихо ответил он, и те, кто находился достаточно близко, чтобы услышать, притихли, чувствуя, что королеву вот-вот снова посетит печаль.

* * *

– Матушка?

– Я здесь, дорогая. Пусть фрейлины уложат тебя в постель, потом мы поговорим.

Морган осторожно положил Джоанну на кровать, после чего их с капелланом выпроводили из спальни. Когда Беатриса и другие дамы принялись раздевать графиню, Алиенора взяла Мариам за руку и увела в дальний угол.

– Зачем ты взяла ее в такую поездку, раз она так больна?

Мариам не обиделась на резкий тон, понимая, что говорит с матерью, потрясенной видом дочери, а не с королевой.

– Мы пытались ее отговорить, мадам. Но она настаивала, и мы… мы решили, что, если она ищет тебя, то это к лучшему. Мы надеялись, что когда тошнота перестанет мучить ее день и ночь, силы Джоанны начнут восстанавливаться. Но этого не случилось. Напротив, она слабеет и уже опасается не пережить роды. Дочь очень в тебе нуждалась, и это оправдывало путешествие.

Мариам рассказывала все это без эмоций, как будто передавая чужую историю, но теперь запнулась, на глаза навернулись слезы.

– Но как только мы выехали, ей стало не лучше, а хуже. Она знает, что ее силы тают, и больше не верит, что ты, миледи, сможешь победить опасности родов. Она… она убеждена, что не доживет до родов. А я… Когда я смотрю на нее, то боюсь, что это правда.

– Нет, – ответила Алиенора, и, несмотря на то, что она старалась говорить тихо, в голосе ее звучала убежденность, решимость, не признающая иной высшей силы, кроме анжуйской королевской воли. – Моя дочь не умрет.

Но когда Алиенора села на постель рядом с дочерью, эта уверенность начала рушиться – Джоанна выглядела так, словно жить ей оставалось несколько недель, а то и дней. Она болезненно исхудала, ключицы торчали, лицо стало почти безжизненным, глубоко запавшие глаза словно окружены синяками, бледная кожа холодна как снег, и такие же мертвенно-бледные губы. Дыхание стало частым и неглубоким, а пульс таким слабым, что Алиенора едва сумела его найти, прижимая пальцы к запястью Джоанны. Даже волосы, всегда сверкавшие полированным золотом, казались тусклыми и безжизненными, как высохшая на солнце трава.

– Я умираю, матушка, – прошептала она, – и мне так страшно…

– Я знаю, моя дорогая. Но твое дитя должно появиться не ранее, чем через два месяца. Достаточно времени, чтобы выздороветь и восстановить силы. Я уже послала за самой лучшей повитухой Руана, и мой собственный лекарь…

Она не договорила, потому что Джоанна покачала головой, а потом прикрыла глаза, как будто ее утомило даже такое незначительное действие. Ее рука сжала ладонь Алиеноры, пальцы казались слабыми и хрупкими, как лапка того воробышка, что падает наземь по воле Всевышнего[20].

– Послушай, моя дорогая девочка, – как можно убедительнее заговорила Алиенора. – Ты не умрешь.

– Ты не понимаешь. Не смерть меня так пугает… Я проклята, матушка, и после смерти отправлюсь в ад.

Алиенору было непросто потрясти, но дочери удалось.

– Девочка моя, зачем ты так говоришь? Почему ты так думаешь? – Джоанна не отвечала, и мать прижала ее холодную руку к своей щеке, непроизвольно вызвав воспоминание, как сделала то же самое у смертного одра сына. – Джоанна, это чепуха. Какие грехи ты могла совершить, чтобы заслуживать вечного проклятия?

– Худший из всех грехов…

Джоанна не договорила, и Алиенора догадалась, что ей даже матери стыдно признаться в этом «худшем грехе». Что такое могла сделать дочь, чтобы поверить, что Бог от нее отвернулся?

– Ты можешь рассказывать мне что угодно, моя дорогая. Я никогда не стану тебя осуждать. – Изобразив улыбку, она продолжила: – В конце концов, разве могут твои грехи быть тягостнее моих?

Джоанна отвернулась от матери.

– Я надеялась, что потеряю ребенка. Мое дитя. Мне было плохо, так плохо… Я просто не могла больше этого вынести… – она начала всхлипывать, но так слабо, как будто у нее не осталось сил даже на горе. – Я, в самом деле, молилась, чтобы это произошло. Теперь я понимаю, что обращалась в молитве к дьяволу, ведь Бог никогда не примет столь грешных молитв…

Алиенора заключила дочь в объятья.