Последний рубеж

– Это не удивительно, – наконец произнес он. – Я слышал, как мужчины, раненые в бою, зовут матерей. Эта потребность глубоко в нашей природе. Да и кто тверже встанет между Джоанной и смертью, чем Алиенора? – Рыцарь взял Мариам за руку. – Если Джоанна настроена найти мать, ее не остановить, что бы мы ни говорили. Тебе хорошо известно – она во всем такая же упрямая, как и любой из ее братьев. Но важно, что это не просто стремление, это необходимость. Если Алиенора облегчит ее страх, уверит, что дочь сможет выносить это дитя, мы должны быть благодарны за это Богу. Я мало что знаю о деторождении, но сведущ в боевых ранах, и у людей, которые думают, что поправляются, больше шансов выжить, чем у тех, кто уверен в своей смерти.

– Я знаю, ты прав. Но эта поездка будет тяжела для Джоанны. Руан так далеко.

– Что ж, раз Джоанна твердо решила ехать, мы можем лишь постараться облегчить для нее тяжесть дороги. Поставим кровать на конные носилки, будем почаще останавливаться на отдых. Даже если станем покрывать в день не больше десяти миль, что с того? Важно, что мы везем ее к матери, а не то, сколько времени это займет.

Он обвил рукой ее плечи, и Мариам приникла к нему.

– Ты говорил «мы». Ты отправишься с нами, Морган?

– Конечно, я поеду. Ведь Джоанна моя кузина и сестра Ричарда. Я все для нее сделаю.

Он говорил убедительно, и Мариам ощутила огромное облегчение от того, что он здесь и разделит с ней эту ношу. Но при этом она чувствовала и странное разочарование – ведь когда-то он говорил, что способен на все ради нее самой.

– Ты должна верить, Мариам. Джоанна доберется до Руана. Она обязательно выздоровеет. И спокойно родит, когда придет время. Ее мать не потеряет еще одного ребенка.

Глава XVIII Руан, Нормандия

Август 1199 г.

Алиенора наблюдала, как сын читает наброски хартий, в которых она объявляет его наследником своего герцогства, а он, в свою очередь, приносит ей оммаж. Время от времени он улыбался и наконец разразился смехом. Джон, со времени завоевания Англии первый правитель с таким именем, король вот уже три месяца. На протяжении большей части жизни возраст служил оправданием глупости и предательств Джона. Муж Алиеноры раз за разом прощал гнусные поступки сына, считая их грехами молодости. Даже Ричард так делал. Но наконец, пришло время Джону самому держать ответ за все, как положено королю и взрослому мужчине тридцати двух лет. Память невольно напомнила ей, что и Ричарду исполнилось тридцать два во время его коронации. Она загнала видение обратно, в темницу, где взаперти держала подобные воспоминания – они теперь стали ей врагами. Воспоминания истощают силы, подрывают решимость и не дают забыть обо всем, что утрачено.

Она постаралась сосредоточиться на недавно начавшемся правлении Джона. До сих пор оно протекало лучше, чем Алиенора смела надеяться. Сын оказался на волосок от гибели в Ле-Мане, но и здесь инстинкты сослужили ему хорошую службу – чутье на опасность помогло Джону избежать ловушки бретонцев. А потом он, как государь, сурово наказал жителей Ле-Мана за неверность, сравняв с землей и замок, и городские стены. Зато с преданными ему подданными Джон был щедр – даровал графство Пемброк Уиллу Маршалу, назначил своим канцлером Губерта Вальтера, хоть тот и сопротивлялся, а виконта де Туара поставил кастеляном замка Шинон и сенешалем Анжу. Он сумел сохранить ценные альянсы Ричарда – союз с графами Фландрским и Булонским – и тепло принял своего сводного брата Жоффа, когда тот вернулся из Рима. Алиенора сомневалась, что их согласие продлится долго, не дольше, чем с Ричардом, поскольку Жофф не забыл, как братья подняли мятеж против отца, и презирал Джона за то, что тот предал Генриха на смертном одре. Но его, как архиепископа Йоркского, следовало улещивать, по крайней мере, поначалу. Новый, еще ничем не проявивший себя король мудро применил политику примирения, обращая как можно больше своих врагов в союзников, хоть даже и временных.

Филипп подобного урока не усвоил. Ему не удалось помешать Ричарду соткать паутину опасных альянсов, а затем опутать его ею. Его глубоко задело отступничество графов Фландрского и Булонского, враждебность германских союзников Ричарда на Рейне, а теперь и неприязнь нового императора. Отто обещал Джону поддержку в любой войне против французского короля. Опаснее всего был гнев нового папы. Иннокентий вознамерился заставить Филиппа отказаться от своей «конкубины», Агнессы Меранской, и признать Ингеборгу законной супругой и королевой. Но Филипп продолжал противостоять церкви. Не пошел Капет и на уступки Джону во время их встречи неделю назад в замке Гайар. Филипп соглашался признать Джона законным наследником Нормандии, но лишь при условии, что тот передаст ему нормандскую часть Вексена и согласится сделать Артура сюзереном Анжу, Турени и Мэна. Джон не только отверг эти наглые требования, но и рассмеялся в лицо Филиппу. Алиенора была бы счастлива наблюдать эту картину.

Словно прочитав мысли матери, Джон поднял взгляд и ухмыльнулся: