Последний рубеж

Придворные историки Филиппа Ригор и Гийом ле Бретон делали все возможное, чтобы изобразить Ричарда исчадием ада. Они обвиняли его в убийстве Конрада Монферратского, в отравлении графа Бургундского, в том, что он посылал сарацинских ассасинов в Париж с целью погубить Филиппа, брал у сарацин взятки и даже предал христианский мир, заключив союз с Саладином. Однако, они никогда не обвиняли Ричарда в содомии – грехе, который запятнал бы его честь и обрек на проклятие бессмертную душу. Если бы у них в руках имелось такое убийственное оружие, они наверняка пустили бы его в ход. Но, подозреваю, что споры на этот счет не окончены – во времена интернета люди наслаждаются спекуляциями о сексуальной жизни знаменитостей, а нельзя быть полностью уверенным в ориентации другого человека, особенно если он умер более восьмисот лет назад.

Термин «посттравматическое стрессовое расстройство» – новый, и датируется только 1980 годом, однако, ПТСР всегда существовало рядом с нами. В «Благодарностях» я цитирую книгу «Ахиллес во Вьетнаме», автор которой убежден, что еще Гомер понимал значимость психологического ущерба, нанесенного войной, боевыми действиями и пленом – более чем за двадцать пять столетий до диагностирования ПТСР. Автор также показывает, что это понимал и Уильям Шекспир – его Хотспер в «Генрихе IV» страдает от многих симптомов ПТСР. Хотя хронисты вроде Ральфа из Коггесхолла убеждены, что из германского плена Ричард возвратился другим человеком, но им не дано было понять, почему это случилось.

Могу ли я доказать, что Ричард страдал от ПТСР? Разумеется, нет. Сложно пытаться реконструировать даже физические очертания средневековой жизни, а представить внутренний мир человека почти невозможно. Но сегодня мы достаточно знаем и о ПТСР, и о человеческой психике, чтобы понять, насколько тяжело могло сказаться тюремное заключение на таком гордом, своенравном и темпераментном короле, как Ричард.

У всех нас есть базовые представления о жизни, позволяющие обрести порядок посреди хаоса, и последствия разрушения этих основ могут стать для нас сокрушительными. Риск ПТСР значительно выше, если травматические события внезапны, непредсказуемы или длятся долго, несут серьезную угрозу жизни или личной безопасности, и человек ощущает себя бессильным. Ричард пятнадцать месяцев балансировал на осыпающемся краю утеса, зная, что Генрих вполне способен выдать его французскому королю – судьба поистине худшая, чем смерть. И Генрих мастерски играл на этом его страхе. Император перехитрил сам себя только с затеянным в последнюю минуту в Майнце двурушничеством, но даже так сумел выторговать последнюю уступку, заставив пленника принести ему оммаж, что до глубины души унизило Ричарда. Должно быть, королю-крестоносцу казалось совершенно непостижимым это суровое испытание. Разве мог он не задаваться вопросом, почему Бог допустил такое? И как могли такие вопросы не подточить основ его веры?

Оставило ли тюремное заключение шрамы на душе Ричарда? Да, после плена его нрав стал еще более вспыльчивым. Теперь он еще менее был склонен прощать. Его отношения с женой казались вполне приязненными во время пребывания в Святой земле, но трагически ухудшились после возвращения короля из Германии, как это часто случается при ПТСР. Несмотря на пристрастие Ричарда к пышности и помпезности, его пришлось уговаривать участвовать в церемонии возложения короны, а его рождественские дворы проходили на удивление скромно. Ненависть Ричарда к французскому королю стала всепоглощающей. По отдельности все эти явления могут казаться незначительными, но если рассматривать их как поведенческий шаблон, мы видим человека, преследуемого воспоминаниями, которых он не в силах ни понять, ни избежать.

В записях средневековых хронистов есть некоторая путаница с идентификацией личности человека, ранившего Ричарда при осаде Шалю. Обычно заслуживающий доверия Роджер Ховеденский становится менее достоверным, когда пишет о делах Аквитании и Лимузена, поскольку английский хронист был вынужден полагаться на рассказы из вторых уст и на слухи. Лучшим источником сведений о происшедшем в Шалю является Ральф из Когесхолла, который, видимо, встречался с очевидцами последних дней Ричарда: аббатом Ле-Пена и Бернаром Итьером, библиотекарем монастыря Св. Марциала, расположенного на расстоянии менее двадцати миль от Шалю. Это от Бернара Итьера мы знаем, что в замке во время осады находились только два рыцаря и тридцать восемь солдат. Итьер идентифицирует того арбалетчика как Пейре Базиля, местного рыцаря из Лимузена, но не сообщает ничего о судьбе Базиля и гарнизона замка.