Последний рубеж

Ричард чуть было не спросил, уж не думал ли Ги, что он бросит их гнить, но вовремя остановился, сообразив, что ударит не по той цели. Вместо этого он подал Ги знак подняться и принял кубок вина, который ему предусмотрительно вложила в руку практичная мать. К Ричарду уже спешили его люди, радуясь, что он опять на ногах, и женщины отступили, видя, что король обращает на них внимания не больше, чем на своего лекаря. До его тридцать девятого дня рождения оставалось меньше месяца, и он ничего не собирался менять на этом этапе своей жизни.

* * *

Ричард изучал планы своего нового замка в Андели, когда пришло нежданное сообщение от архиепископа Руанского. Когда он выругался, прочитав письмо, Алиенора подошла к сыну. Она знала, что в военные дела лучше не вмешиваться, но тут проблема заключалась в политике. Ричард не возразил, когда она потянулась за письмом и прочла сама. Вести были недобрые. Разгневанный архиепископ грозился наложить на Нормандию интердикт, если Ричард не вернет ему Андели.

– Что ты думаешь делать?

– Ничего. Если он настолько безумен, что исполнит угрозу, так тому и быть. Я обращусь к папе. Компенсация, что я предложил за Андели, более чем щедрая. Один Дьепп стоит куда больше всех речных сборов.

Алиенора действовала бы иначе, но ведь это не она собралась строить замок на Андели. Ричард считал, что это изменит баланс сил вдоль всей границы Нормандии, поскольку отрежет французам доступ к Руану и обеспечит базу для нападений на замки Филиппа в Вексене. Он намеревался вернуть Вексен, и в новой крепости, которой уже дал название Шато-Гайар, видел средство для достижения этой цели. Предстоящую вексенскую кампанию он рассматривал как морскую войну вкупе со сражениями на суше и объяснял Алиеноре, что намерен построить флот из кораблей с малой осадкой, которые будут держать под надзором движение судов по Сене.

Алиенора знала, что он проявил себя мастером морских сражений, когда находился в Святой земле, но видела в амбициях и творческой стратегии сына один большой недостаток. Чтобы построить замок, потребуются годы. Однако она ничего не сказала – он и так прекрасно об этом знал, – и вместо этого стала спрашивать Ричарда об его усилиях разорвать союз между графом Фландрским и французским королем. Он надеялся, что новый граф окажется восприимчивее к Англии, чем его покойный отец, однако при осаде Омаля граф присоединился к Филиппу. Но Ричард по-прежнему был уверен, что сработает запрет на торговлю, который он наложил на Фландрию. Напомнив Алиеноре, что производство тканей во Фландрии целиком зависит от поставок английской шерсти, он заявил, что экономическое давление заставит графа Фландрии пасть к его ногам, это лишь вопрос времени.

Алиенора согласилась и выразила одобрение, когда сын сказал, что намерен усилить запрет, включив в него и английское зерно, ведь Фландрия не способна сама себя прокормить, и большие ее города, такие как Ипр, Брюгге, Лилль и Гент, зависят от привозного продовольствия. Отметив, что сын унаследовал от отца способность строить далеко идущие планы, королева сказала:

– Как только граф Фландрский присоединится к тебе, у Филиппа останется только один союзник. Как жаль, что у нас нет подобного оружия и против графа Тулузского, тогда Филипп оказался бы совершенно один.

– Вообще-то у меня и для Тулузы припасен план, – ответил Львиное Сердце.

Это заявление сразу заинтересовало Алиенору, ведь Тулуза, это потерянное наследие ее семьи, вечно не давала ей покоя. Оба ее мужа попытались взять город для нее. Попытались и не смогли. Может, ее воинственному сыну повезет больше. Однако она не представляла, как Ричард сумеет вести войну на два фронта. Но когда мать попыталась выведать планы Ричарда насчет Тулузы, тот лишь с улыбкой пожал плечами и сказал, что не знает пока, полетит ли этот сокол.

* * *

Обычно Джон ездил на встречи с Ричардом с энтузиазмом приговоренного, которого тащат на виселицу. Но по пути в Водрей он пребывал в прекрасном настроении и засмеялся, когда Дюран с насмешкой намекнул, что он нетерпелив, как мужчина, спешащий в дом терпимости.

– Меня забавляет, что у братца Ричарда выдалось воистину неудачное лето. То, что он запамятовал увернуться от болта при Гайоне, было только началом его проблем. Трудно сказать, кто причиняет ему в последнее время больше хлопот: бретонцы или обиженный архиепископ Готье.

Дюран знал, что архиепископ грозился наложить на Нормандию интердикт, но не слышал о новых проблемах с бретонцами. Он насторожил уши, на случай, если найдется, что передать королеве.

– Бретонцы? Я думал, они ведь вроде как договорились о мире с Ричардом, еще весной.

Большего и не потребовалось – Джон обожал делиться сведениями, которые еще не стали общим достоянием.