Последний рывок

Да и вряд ли русские сюда придут, Россия, судя по газетам и слухам, витающим в Софии, до сих пор не оправилась от февральского мятежа, великий князь Михаил идёт на всё, лишь бы удержать власть, не гнушаясь при этом даже открытой войной с остальными Романовыми. И, как ни странно, простой люд его поддерживает. В Софии после получения назначения в Бургас он случайно встретился со знакомым священником, исполняющим ныне обязанности одного из секретарей Болгарского Священного Синода, который процитировал ему слова митрополита Парфения о том, что Михаил Гольштейн-Готторпский-Романов думает о русском народе, а Фердинанд Саксен-Кобург-Готский думает только о себе. Представители Церкви давно уже привыкли прятать свои мысли за ничего не значащими словами, но тут был явный намёк лично ему. Скорее всего, на то, чтобы он сделал правильный выбор между своим народом и хитрым лисом Фердинандом, сидящим на болгарском троне…

Посторонний звук отвлёк генерала от тяжёлых размышлений, в коридоре раздался топот сапог. Абаджиев встал со своего места, чтобы застегнуть китель и принять срочный доклад, но двери распахнулись от сильного удара, в кабинет ввалились три человека… в русской форме!.. Короткие карабины с толстыми стволами уставились на генерала, прозвучала команда: «Не двигаться!» Следом за ними в кабинет тут же вошёл высокий чернявый поручик в русской форме, обратившийся к Абаджиеву на болгарском языке, и чувствовалось, что он для него — родной:

— Господин генерал! Ваш штаб захвачен подразделением Российской Императорской армии! Прошу с этого момента считать себя военнопленным…

— Кто вы такой? — от неожиданности голос Абаджиева прозвучал хрипло.

— Поручик Стефанов. Честь имею. Но вам, скорее всего, будет интереснее поговорить с господином подполковником. — Он указал на другого офицера, вошедшего вслед за ним.

— Подполковник Людсканов-Цанков, — представился тот в свою очередь.

— …Вы имеете какое-либо отношение к Александру Людсканову и Драгану Цанкову? — поинтересовался генерал, услышав две очень известные в Болгарии фамилии.

— Александр Людсканов — мой отец, а покойный Драган Цанков был моим дедом по матери. Но в данный момент я исполняю обязанности парламентёра и должен передать письмо от человека, также вам знакомого и с которым вы были когда-то близки. — Подполковник достал из внутреннего кармана френча конверт и протянул Абаджиеву. — Оно написано симпатическими чернилами, для проявки потребуется вино.

Генерал, уже в достаточной степени пришедший в себя, усмехнулся и, вытащив из конверта лист бумаги, развернул его и положил на медный поднос, стоявший на приставном столике. Затем, открыв дверцу шкафчика, достал бутылку трапезного «Димята» и поставил рядом.

— Разрешите, я помогу. — Людсканов-Цанков, подойдя к столу, смочил приготовленный носовой платок вином и несколько раз провёл им по листу. На бумаге сначала слабо, а потом более отчётливо проступили строчки, написанные от руки:

«Здравствуй, Георги!

Обращаюсь к тебе таким образом, надеясь, что ты помнишь и нашу учёбу в Софийском училище в тысяча восемьсот семьдесят девятом году, и все последующие встречи, особенно последнюю, состоявшуюся перед моим назначением посланником в Санкт-Петербург. Благодаря царю Фердинанду мы сейчас по разные стороны фронта, но я смею надеяться на твоё здравомыслие и горячее желание быть полезным нашей Отчизне.

Офицеру, передавшему это письмо, поручено довести до тебя некую устную информацию. То, что он сообщит — правда и очень важно. Прошу тебя отнестись к ней со всем вниманием.

Надеюсь, всё ещё твой друг Радко».

Генерал узнал почерк своего старого приятеля. И также понимал, что для генерала Радко-Дмитриева, героя битв у Кирклиссе и Люле-Бургаса в первую Балканскую войну, прозванного за это «железным генералом», так же как и для самого Абаджиева Болгария — не пустой звук. Пытаясь успокоить метавшиеся в голове мысли, он вернулся в своё кресло, закурил новую папиросу и лишь только потом поднял глаза на подполковника.

— Что вы должны сообщить мне устно?..

Поручик вместе со своими солдатами вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь, а подполковник сделал два шага к столу.

— Садитесь, Константин Александрович…