Читаем Последний самурай полностью

Самурай уходит не обернувшись.

машинисткой (я призналась, что умею 100 сл/м), можно получить разрешение на работу + работу.

Выше я хотела сказать, что, если б 30 апреля 1985 года не открыла Рёмера, мир недосчитался бы гения; я сказала, что мир без Ужасного Ребенка был бы все равно что мир без Ньютона + Моцарта + Эйнштейна! Я не знаю, так ли это; откуда мне знать, так ли это? Не всякий гений — вундеркинд + не всякий вундеркинд — гений + в 5 еще рано судить. Сидис[11] в 8 знал 12 языков, в 12 читал лекции по стереометрии в Гарварде и кончил в безвестности, и помнят его только тревожные родители молодых да ранних. Сезанн сам научился рисовать на третьем десятке. А вот Бернини был вундеркиндом и гением, и Моцарт тоже. Невозможно? Нет. Возможно.

Возможно, но вероятно ли? Если Л — Моцарт или Ньютон, спустя 10 столетий людям интересно будет узнать, что он почти

Зачем он отрезал волосы? Зачем он переоделся?

ЗАЧЕМ ОН ОТРЕЗАЛ ВОЛОСЫ? ЗАЧЕМ ОН ПЕРЕОДЕЛСЯ? ЗАЧЕМ

Он должен прикинуться монахом, чтобы вор ничего не заподозрил и не убил ребенка.

А чего монах сам не пошел?

По-моему, буддийские монахи не верят в насилие. И монаху, наверное, не удалось бы разоружить вора. К тому же тут важно, что он это делает за просто так и чтобы спасти ребенка, и дальше мы узнаем, что больше всего он раскаивается…

Я бы сказала ему: пускай фильм говорит сам за себя. Я уже было это говорю, убежденная, что ошибиться здесь нельзя, но тут вспоминаю комментарии мистера Ричи к последней сцене посадки риса. Мистер Ричи — автор «Фильмов Акиры Куросавы», и поскольку во всем, что касается фильмов Куросавы, не выходивших на видео, я полагаюсь на эту книгу, лучше бы мистер Ричи не говорил, что финал демонстрирует неблагодарность крестьян, а сцена посадки риса — элемент надежды. Раз фильм сам за себя не говорит, придется мне сказать о фильме что-нибудь такое, чего я бы лучше

Я говорю Л, что где-то читала, как в эпоху Токугавы не-самураев, носивших меч, карали смертью. Говорю, что, по мнению мистера Ричи, бритье головы для самурая — обычно знак уничижения. Говорю, что усатого актера зовут Мифунэ Тосиро, поскольку не хочу, чтоб он подхватил мою дурную привычку по лености произносить имена на западный манер, и записываю имя на бумажке, чтоб он его в следующий раз узнал. Я говорю, что актера, который играет самурая, зовут Симура Такаси, и, немного поразмыслив, записываю иероглифами Симуру, а поразмыслив продолжительно — Такаси. Видела, говорю, два способа писать имя Куросавы, иероглифы «Куро» («черный») и «Акира» (не знаю) всегда одинаковые, но «Сава» пишут по-разному. Записываю обе версии + говорю, что вежливее использовать ту форму, которую предпочитает носитель имени. Он спрашивает, кто тут Куросава, и я отвечаю, что Куросава в фильме не появляется, он режиссер, а Л спрашивает, что такое режиссер, и я отвечаю, что проще будет объяснить, когда он посмотрит фильм. Тут я понимаю, что эти обрывки данных — хлипкая оборона против всего, что заставляет мужчину, когда ему велят выкинуть человека из самолета, поступать как велено, и очень жаль, потому что у Л сразу куча новых вопросов. Он просит записать имена всех остальных актеров — он на них потом посмотрит. Я обещаю поискать в автобиографии.

не родился; Рёмер на его пути будет весом, как великая чума, что погнала Ньютона домой из Кембриджа. Но с чего бы ему не кончить плохо? Как извлечь дитя из чрева на воздух — легко понять. Выходит и выходит, пускает слюни и орет. Тотчас проявляются его таланты — на них охотятся и забивают их до бесчувствия. Однако и Моцарт был когда-то изумительной, ошеломительной обезьянкой.

Когда не ладились дела, что с ними регулярно и случалось, мой отец с насмешливой улыбкой говорит: Ты можешь много грустных слов проговорить, средь них нет слов грустней «могло бы быть»[12]. Если Л получится хорошим не каким-то чудом, но поступив правильно, а не наоборот, другим его спасение принесет пользу; если он выйдет плохим (что тоже вероятно), его пример может их уберечь.

Крестьяне переглядываются. Этот человек им и нужен. Они идут следом за ним из деревни.

И Мифунэ тоже идет.

И юноша аристократической наружности тоже. Он догоняет самурая на дороге и падает на колени.

Л (читает субтитры): Меня зовут Кацусиро Окамото. Возьмите меня в ученики

Л: Я Камбэй Симада. Я просто ронин. Что такое ронин?

Я: Бесхозный самурай.

Л: Я не самурай, и у меня нет учеников

Л: Пожалуйста, возьмите меня

Л: Встань, а то невозможно разговаривать

Л: Мне неловко, ты меня переоцениваешь

Слушай, мне нечему тебя научить

У меня просто обширный боевой опыт

Иди прочь и забудь об этом, не ходи за мной

Это для твоего же блага

Л: Я намерен идти за тобой, что бы ты ни сказал

Л: Я тебе запрещаю

Я не могу позволить себе учеников

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги