Последний самурай

Вот поезд снова остановился на Фаррингдон. Я принялся читать напечатанные в газете статьи. Ред Девлин вышел из небытия и занят публикацией своей книги, повествующей о тех временах, когда он оказался заложником. Была там и довольно занимательная статья о национализме и интервенции. В колонке коротких новостей рассказывалось о Мустафе Шегети, обвиненном властями Западной Папуа в том, что он самозванно объявил себя бельгийским консулом и выписывал визы в Бельгию. Тут пошли кривотолки; бельгийское посольство в Джакарте категорически отрицало какие-либо связи с Шегети, который на самом деле оказался египтянином венгерского происхождения и внештатным корреспондентом «Индепэндент». И когда его спросили, к чему понадобилось брать на себя функции дипломатических бельгийских служб и выдавать себя за консула, он ответил: Ну, кто-то же должен был делать эту работу.

В этом был весь Шегети. Когда мне было шесть, его арестовали в Бирме за то, что он выдавал себя за сотрудника Организации Объединенных Наций. А когда мне исполнилось семь, он был арестован в Бразилии — за то, что выдавал себя за атташе по внешнеэкономическим связям при американском посольстве. Потом он назначил себя директором отделения Всемирного банка в Уганде, а затем -послом Бутана в Мозамбике. Он спас от смерти и пыток немало людей, проникал по подложным документам в самые недоступные психиатрические больницы.

Но вовсе не этим зарабатывал на жизнь.

Еще ребенком родители научили Шегети играть в бридж. Мать его была египтянкой, отец — венгром. Они были довольно состоятельными людьми, но слишком азартными игроками, а потому жизнь у них складывалась нервная и напряженная.

Они останавливались в роскошных отелях, когда могли это себе позволить. Но часто они не могли этого себе позволить. При вселении в номер они требовали, чтобы им установили огромный рояль, чтобы мать могла играть Брамса, когда не играла в рулетку. Они заказывали в номер самые изысканные блюда и напитки. Иногда Мустафа не видел родителей на протяжении нескольких дней кряду; иногда они не выходили на улицу неделями — ночи напролет просиживали за игрой, которая составляла весь смысл их жизни.

Его мать носила туалеты от ведущих модельеров. И вот однажды она проиграла все свои драгоценности, а потом — и наряды. Мужчин в казино пускали только в смокингах, а женщин — в вечерних платьях. И уж никак не пустили бы в брюках. И вот она нацепила черный галстук-бабочку мужа. Денег на искусственную бороду у нее не было, а потому она отрезала волосы и приклеила несколько прядей над верхней губой. После чего отправилась в казино с деньгами, вырученными от продажи драгоценностей и платьев. И пропадала там целых два дня.

И вот наконец она появилась в номере. Вид у нее был ужасный. Усы отклеились и свисали клочьями, на голове как перья торчали неровно остриженные волосы. Денег у них не было, и потому вот уже две недели они не пускали в номер горничную прибрать и питались остатками шоколадных конфет и хлебными палочками.

Так ты проиграла? спросил муж, и маленький Мустафа тоже подумал, что мать его все проиграла.

Я проиграла, ответила она. Подошла к зеркалу и начала отдирать усы.

Я все проигрывала, проигрывала и проигрывала. А потом вдруг выиграла.

И она принялась извлекать из карманов пачки банкнот и швырять их на туалетный столик. Num'ero vingt-huit, сказала она, il ne m’a pas tout `a fait oubli'ee. На кровати высились целые горы 500-франковых банкнот.

А теперь я должна лечь спать, сказала она. Все равно нечего надеть.

Я подумал: Дело не просто в деньгах.

Я подумал: Еще успею продать сердце, как-нибудь в следующий раз.

Я подумал: Прямо не терпится увидеть, какое будет у него выражение лица!

Слово «депортация» звучит довольно грозно, но Шегети подвергался ей столько раз, что, по-моему, это ничуть не должно было мешать его обычной деятельности. Я знал, что он частенько играет в бридж в клубе «Портленд», а потому сошел на Бейкер-стрит и направился прямехонько к библиотеке у Марилебон посмотреть в справочнике, где находится этот клуб «Портленд». Всегда следует надеяться на лучшее, а потому я первым делом пролистал справочник личных телефонов и адресов. Впрочем, наивно было бы предполагать, что человек, избегающий звонков от глав различных государств и служб, горящих желанием вывести его на чистую воду, человек, выдававший себя за официального представителя Бутана, Америки, Франции, Германии, Дании и вот теперь Бельгии, уже не говоря о таких организациях, как Всемирный банк, ООН и прочих, стал бы оставлять свои координаты. Клуб «Портленд» находился по адресу: Хаф-Мун-стрит, дом 42.

Я снова спустился в метро, доехал до «Грин-Парк» и пешком дошел до Хаф-Мун-стрит. Было около половины второго. Я уселся на обочине тротуара, прямо напротив клуба «Портленд», и стал читать «Физику твердого тела» Х. М. Розенберга.

Я подумал: Кто знает, ЧТО может случиться?