Последний самурай

Получилось несколько длиннее, чем я предполагала.

И заняло больше времени, чем ожидалось, пришлось писать часа два, не меньше. Зато все это явно выигрывало в сравнении с пятью-шестью часами, которые ушли бы на составление записки более светского содержания. Затем я написала заключительный параграф, где говорилось, что для прочтения иероглифов на Розеттском камне неплохо было бы иметь еще и колонку на китайском, но, к несчастью, я не знаю китайских иероглифов. А затем добавила, что если ему когда-нибудь придется столкнуться с поэмой Китса, где тот описывает свои впечатления о «Гомере» Чэпмена, то не мешало бы знать, что Чэпмен там пишет следующее:

Трам-пам-пам-пам-пам — Иов увидал их тяжелую колесницу.
И (пожалев их) про себя подумал: Бедные, жалкие животные, (сказал он)
Зачем мы отдали вас смертному царю? Трам-пам-пам,
Трам-тарарам, там-тампам-пам?
Трам-тарарам, пам-пам-пам-пам?
Из всех несчастных тварей, что дышат и ползают по земле,
Нет твари несчастнее человека. И превратить в бессмертных
Гектору вас не удастся, трам-тарарам-пам-пам.

И когда вы увидите, как это просто, то, надеюсь, вам понравится и... Тут я лихим росчерком вывела первую букву моего имени, «С», а затем пририсовала к ней еще и маловразумительную закорючку, сильно рассчитывая на то, что вчера он вряд ли уловил, как меня зовут.

А потом положила записку на стол, туда, где он наверняка ее увидит. Идея с запиской казалась очень изощренной и изысканной, когда я лежала в постели, но теперь я вдруг засомневалась, поймет ли Либерейс, на что я так вежливо и туманно намекаю, или же примет за оскорбление? А может, вообще не обратит внимания?.. Но слишком поздно, а потому — прощай.

Добравшись до дома, я вдруг подумала, что пора бы перестать влачить такое бесцельное существование. Однако перестать влачить существование гораздо труднее, чем вы думаете, & если вы не способны на это, можно попробовать привнести в это самое существование хотя бы элемент целенаправленности.

Не знаю, понравился ли Лпберейсу этот отрывок о лошадях Ахилла (исходя из его не относящихся к делу ремарок, я ничуть не удивилась, поняв, что, читая Чэпмена, он чувствовал себя эдаким Кортесом, вглядывающимся в тихоокеанские просторы), но, составляя эту мудреную записку, я была счастлива & подумала, что могла бы составить такие комментарии для всей «Илиады» и «Одиссеи», исписать море страниц с объяснением разных грамматических тонкостей, особенностей диалекта и сложных формулировок. Я даже готова перепечатать все это за несколько тысяч фунтов и выставить на продажу, и тогда люди смогут прочесть все это вне зависимости от того, изучали они в школе французский, латынь или какой-либо иной, не имеющий отношения к делу предмет. А затем я могла бы сделать то же самое и для освоения других языков, которые еще труднее поддаются изучению в школе, чем греческий. И пусть мне придется прождать еще 30-40 лет, прежде чем тело мое станет бесчувственной материей, — эти годы не пройдут даром, и существование мое будет хоть чуточку менее бессмысленным. Что ж, хорошо.

Как-то раз Эмма пригласила меня в кабинет для беседы. И сказала, что собирается покинуть компанию. Что тогда буду делать я? Ведь если она уйдет, автоматически теряю свое место и я. В этой фирме я проработала недостаточно для того, чтобы рассчитывать на оплату отпуска по уходу за ребенком. Может, мне стоит уехать в Штаты и родить там?

Я не знала, что на это ответить.

А потому промолчала, и тут Эмма выдвинула ряд практических предложений. Сказала, что издатель запускает какой-то грандиозный лингвистический проект, для осуществления которого потребуется перепечатка на компьютер текстов из разных журналов. Сказала, что уже навела справки и может пристроить меня к этому делу. Сказала, что вовсе не обязательно таскать компьютер из дома на работу, поскольку офис как таковой просто перестанет существовать. Сказала, что нашла один дом, владелица которого не может наскрести денег на ремонт и очень опасается, что если не сдаст помещение, его самовольно заселит какое-нибудь отребье. Сказала, что хозяйка согласна сдать мне этот дом всего за 150 фунтов в месяц, если я не буду требовать ремонта. Я не знала, что на это ответить. Она сказала, что поймет, если я приму решение вернуться в Штаты и жить с родителями. Но я хорошо знала, чего говорить не стоит; понимала, что никто не поймет, если я скажу это, мало того, меня еще сочтут сумасшедшей. И потому ответила просто: Большое тебе спасибо.