Последний самурай

Оно закашлялось & сладеньким голоском заметило: Вы уж извините, что вмешиваюсь. Ваши материнские чувства достойны только восхищения! Посвящаете все свое время усовершенствованию отпрыска. Какая преданность, какое поразительное отсутствие эгоизма!

Я сказала: Заткнись!

Оно просипело: С-с-с-с-с-с-с-с-с.

Я прорычала: Гр-р-р-р-р-р-р-р-р-р!

& составила маленькую табличку:

А  В   Γ   Δ   Ε   Ζ   Η    Θ   I  Κ  Λ  Μ

А  В   G   D  Ε   Ζ   Ε   ΤΗ  I  K   L  Μ

α   β   γ    δ    ε    ζ    η    θ    ι   κ   λ   μ

а    b   g   d    e    z    e    th    i   k   1  m

N   Ξ  Ο  Π  Ρ  Σ  Τ  Υ   Φ    Χ    Ψ   Ω

N   Χ  O  Ρ  R  S  Τ  U  ΡΗ  ΚΗ  PS  Ō

ν   ξ   ο   π   ρ  σ,ς   τ   υ   φ     χ    ψ   ω

n   x   ο   p   r    s     t   u   ph   kh  ps   ō

& сказала: Вот тебе алфавит.

Он посмотрел на табличку, потом перевел взгляд на страницу.

Я сказала: Все предельно просто. Многие из букв, которые ты здесь видишь, тебе уже знакомы.

Он снова покосился на табличку, потом заглянул в книгу и вернулся к таблице.

Голос произнес: Ему всего четыре.

Мистер Ма сказал: Coupez la difficulté en quatre.

А я терпеливо принялась объяснять.

Я терпеливо рассказывала о многих вещах, и от повторений терпение мое не иссякало. Надеюсь стать очередным человеком, готовым принять страдания ради других. И если бы я точно знала, что в этом году, или в следующем, или через тысячу лет найдется хотя бы 10 человек, которым будет интересно знать, как обучить четырехлетнего малыша греческому, надеюсь, у меня хватит ума и терпения объяснить им, как именно это делается. А поскольку пока что я этого не знаю, оставим на время эти пустые рассуждения. А Л. между прочим уже принялся переносить Песнь пятую «Одиссеи», слово за словом на розовые карточки файла.

◘

«Одиссея». Песнь шестая

◘

«Одиссея». Песнь седьмая

◘

Эмма сдержала свое слово, а я — свое.

Летом 1985 года я начала работать секретарем в маленьком лондонском издательстве, которое специализировалось по словарям и неакадемическим трудам различных ученых. Оно прославилось тем, что в 1812 году выпустило толковый английский словарь, который затем переиздавался девять или десять раз и прекрасно распродавался, а также целую серию технических словарей для носителей других языков, проживающих в Англии, которые распродавались относительно прилично; и просто превосходный словарь бенгальского литературного языка с изумительными иллюстрациями, который не распродавался вообще. Издательство выпустило также двухтомник по истории сахара, трехтомник по истории лондонских дверных колец и молотков (готовилось и сокращенное издание), а также множество других книг, перечислять которые просто не хватит ни слов, ни сил. Мне никогда не хотелось быть секретарем, никогда не хотелось работать в издательском бизнесе, но и в Штаты возвращаться тоже не хотелось.

У Эммы было весьма своеобразное отношение к Штатам. Она любила Америку, как викторианцы любили Шотландию, как французские импрессионисты — Японию. Ей нравились старомодные бензоколонки «Эссо», застывшие на ночных автомагистралях в лужицах голубоватого света, с красным знаком кока-колы, вращающимся на ветру. Нравилась ей и другая реклама: к примеру, молодой человек на лошади, думающий свою ковбойскую думу на фоне поразительных красот природы, или же роскошный мужчина в спортивном автомобиле, мчащийся по скоростной автотрассе к Лос-Анджелесу. Она обожала все те книжки, которые меня чуть ли не силком заставляли читать в школе, она обожала и те книжки, которых мы в школе вовсе не читали, потому что они могли показаться оскорбительными для людей, впитавших дух баптизма. Я просто не знала, что ей на это сказать.

И в воображении моем возникала скромная маленькая меццо-тинто⁷ и маленькая рука, отмечающая и высветляющая то место, где впервые напились европейцы, или же пишущая книгу, где доказывается, что Гранд-Каньон, Столовую гору или же Южные моря следует изображать только на таких гравюрах, где яркий, сверкающий кобальт заменяется голубым, таким бледным, что он кажется почти белым, где киноварь и алый заменяются розовым, таким бледным, что он кажется почти белым, где и зеленый, и желтый цвета такие бледные, что кажутся бледно-бледно-сиреневатыми. И у читателя возникает ощущение, что ему подали сильно разбавленный виски — одна капля на стакан воды. Я думала о пристрастиях Эммы, горестно усмехаясь про себя, но понимала, что с моей стороны это просто глупо. С тем же успехом можно представить и другой, менее презренный образ. К примеру, черно-белые фильмы. Они отражают окружающий нас мир вовсе не таким, каким он является на самом деле, но это ничуть не умаляет их достоинств. Истина заключается в том, что вещи, о которых я читала, были на самом деле лучше, чем представлялись из книг, — даром, что ли, люди тратили на их изучение всю жизнь? И, вдохновляемые порывом, готовы были вскочить в седло и нестись ventre àterre,⁸ но их голоса почти не слышны.