Последний сеанс

Врач, аккуратно подогнув коленка к коленке длинные ноги, сладко отсыпал на короткой кушетке ночные часы дежурства у кроватки новорожденного сына. Санитары откровенно скучали в коридоре, толстели и тупели. Секретарша сидела в соцсетях, на сайтах знакомств и по три раза на дню ходила в кафе есть пирожные. Бухгалтер занялась строительством дачи. В рабочие часы она с вожделением рассматривала в интернете картинки вагонки, плитки, бревен и строительных перекрытий. Покой заслужили все.

Как бывшие военные, в молодости угодившие в горячую точку, а сейчас семьянины и носители скучных человеческих профессий, они порой собирались за чашкой чая на общей кухоньке, чтобы вспомнить былые передряги. Врач засучивал рукав халата по плечо и показывал след от укуса одной клиентки:

– Втроем с ребятами тащили со сцены эту дрянь. Извивалась, как змея. Кусалась, орала! Я ей в кабинете стакан воды прямо в лицо плеснул… Тут же сдулась и как бухнется на колени, ползает, ноги целует. У меня волосы дыбом встали. Думаю, все. Эта свихнулась. Доведет нас Лисич до нар… Раствор в шприц набираю, у самого руки трясутся. Вколол, значит, на кушеточку положил, на лоб – компрессик. Смотрю, слава тебе, Господи, снова пронесло! Успокоилась, голубка моя сердешная… Зрачки… рефлексы – ага, нормуль. Отпустил домой.

Секретарша потирала располневшее бедро. Бедро прославилось тем, что в течение бесконечных долгих 10 минут в одиночку подпирало ходящую ходуном дверь приемной, в которую с проклятиями ломились православные активистки. Удерживая дверь, перекрывая голосом брань, Секретарша вызванивала поочередно пожарным, полицейским и МЧС.

– Удержала! – гордо повела оплывшими плечами Секретарша. – Вот такой синяк был!

– Не синяк, а гематома, ага… – поправлял врач

– А того психа в очках, помните? С виду скромный такой. Задрыга. Сашку стулом по голове огрел. Точно бес вселился. Никто от него не ожидал. Ну, помните? – санитар кивал на напарника.

– Да-да…, – восхищенно протянул врач. – Лисич в любого задрыгу мог силу вдохнуть! Я так понял, насмотревшись на всех этих лунатиков, чем зажатее, тщедушнее и очкастее, тем круче на сеансах отжигает. С детства у них ненависть неизрасходованная. С тех пор как в песочнице у них лопатку отобрали. Только в театре нашем вспоминали всех, кому за всю жизнь рожу не набили. А черти все эти, – врач зевнул, – это так, слабость патрона. Тщеславие, как у каждого гения. Вот кто сам чертяка настоящий – умел драйву поддать. Знал, у кого что в башке. Кто образованнее, тот приходил от негативных эмоций освобождаться, значит. Кто разумом поскуднее, тот, значит, чертей и видел, ага. Словом, гений наш Лисич! Подлинный художник!

– Эх, Лисич!

– Лисич наш!

– Лисич, ага…

И расходились.

Сеанс ненависти – то есть тот момент, когда клиенты оказывались на сцене и по команде начинали ненавидеть, кто во что горазд, Воронович не любила. Боялась. Вела с опаской. И радовалась, когда сеанс благополучно, без ярких истерик, требующих врачебного вмешательства, подходил к концу. Еще со времен Лисича ее коньком и страстью был свободный разговор – подготовительный этап к выходу на подмостки. Лисич частенько сворачивал эту часть до минимума, предпочитая уводить группу в ад эмоций чуть ли не с порога. Воронович, наоборот, свободный разговор обожала. Клиенты были уверены – он идет сам по себе, они говорят от себя и то, что хотят, и не догадывались даже, что все их реплики еще несколько месяцев назад прописала для них сама госпожа Воронович.

Изначально свободный разговор был задуман Лисичем лишь для знакомства участников труппы друг с другом. Перед тем как отдаться звериной ярости на сцене зажатые неуверенные в себе люди полные обид и жалости к себе должны были убедиться, что они в подходящей компании. Полное раскрепощение – озверение – приходило со временем. Как желудок, приученный к кормлению по часам, начинает вырабатывать сок за некоторое время до еды, так и клиенты Лисича к концу рабочего дня в дни сеансов уже жаждали разрушения и выплеска ненависти. Пальцы сжимались в кулаки, голова уходила в плечи, на лбу закладывались продольные морщины, грудь и ребра часто вздымались, готовые извергнуть мощную целительную волну ненависти.

Лисич всегда делал ставку на эмоции и огонь самовыражения. Воронович – на кастинг и режиссуру. В ее психотерапевтической группе были те, кому отводилась главная роль и второстепенная. И те, кому уготовано было навсегда остаться лишь статистом. Но вне зависимости от роли свое получали все.

Творческой кухней знаменитого метода Воронович-Лисич клиенты не интересовались. Они послушно заполняли длинные и странные анкеты. Торопливо, нисколько не удивляясь, ставили галочки под странными пунктами договора. Они хотели одного – чтобы им стало, наконец, хорошо. Лишь бы уже кто-нибудь сделал им это «хорошо». Побыстрее и побольше.