Последний секрет Парацельса

Шилов сидел в гостиной: его темный силуэт вырисовывался на фоне вечернего неба, уличных фонарей и светящихся окон соседних домов.

– Не надо! – предупредил он, когда моя рука потянулась к выключателю.

Я собиралась поделиться с Олегом своими переживаниями по поводу смерти Мамочки, но, похоже, это придется отложить.

– Что случилось? – спросила я. – Я еще утром заметила, что с тобой что-то не так.

Шилов помолчал.

– Помнишь, как мы с тобой познакомились? – спросил он через некоторое время.

Еще бы не помнить! Надо сказать, обстоятельства не из приятных.

– Тогда ты пациентку потеряла, – продолжал Олег, и я сразу же все поняла.

Да, как раз тогда, когда Шилов пришел к нам в отделение заведующим, одна из пациенток, которой я проводила анестезию, погибла. Операция прошла хорошо, и ничто не предвещало трагедии, но тем не менее женщина умерла.

– Кто-то умер? – тихо спросила я. – Кто?

– Ты знаешь, я ведь к такому не привык, – вместо ответа сказал Олег, слегка качнув головой. – Не тот у меня профиль, понимаешь?

Я понимала. Шилов – ортопед, он редко имеет дело с вопросом жизни и смерти. Чаще всего в его случае речь идет не о самой жизни, а о ее качестве, об умении мастерски, с ювелирной точностью сделать свое дело. Он не проводит операции на сердце или по трансплантации органов, не работает с черепно-мозговыми травмами, как его отец, нейрохирург. Потеря пациента в его работе – редкость. Такое может произойти разве что из-за того, что больной не перенес наркоза или, не дай бог, началось заражение, но этот процент настолько низок, что его, как правило, даже не принимают во внимание.

– Кто умер, Олежка? – спросила я, опускаясь рядом с ним в кресло. – Почему?

– Ты понимаешь, есть проблемы с ответами на оба вопроса.

– То есть? – не поняла я.

– Помнишь, я тебе про мужика рассказывал, у которого вместо паспорта только ксерокс?

– Это которому в паспортном столе лишних десять лет приписали?

– Вот-вот, – кивнул Шилов. – Он как раз и умер.

– Да ты что?! Операция же нормально прошла!

– Лучше не бывает. К вечеру его уже перевели в обычную палату, так как все показатели находились в норме. А ночью он возьми да и помри.

– Отчего умер-то? Сердце?

– Не-а. Газовая гангрена, представляешь?

– Гангрена?! За одну ночь? И никто ничего не заметил?

– В том-то и дело. Обычно на ее развитие требуется до семидесяти двух часов, и пропустить такое в условиях больницы не представляется возможным. Тем не менее факт остается фактом: пациент утром был уже мертв. Предварительное заключение – заражение крови, хотя точно только патологоанатом может сказать. Армен обещал управиться побыстрее.

Я знала Армена Багдасаряна. Мы познакомились с ним тогда же, когда и с Олегом: до той поры у нас не возникало необходимости общаться, хоть мы и работали в одной больнице. Именно он проводил вскрытие моей умершей пациентки и обнаружил подмену импортного протеза отечественным. Багдасарян – хороший друг Олега, и он, несомненно, сделает все возможное, чтобы разобраться в ситуации, однако я не могла не признать, что дело дрянь. Если человек умер от газовой гангрены, это могло означать, что во время операции в рану попала инфекция, а это, как правило, вина врачебной бригады. С другой стороны, смерть была какой-то уж слишком, необъяснимо скоропостижной. Выраженные признаки гангрены, как и сказал Олег, появляются в течение семидесяти двух часов, и при соответствующем лечении восемьдесят процентов пациентов выживают.

– Ну, Армен разберется, – решила подбодрить Олега я. – А ты сам-то что думаешь?

Он только плечами пожал.

– Даже предположить не могу. На мужике, честно говоря, можно было воду возить: все анализы – как у младенца, сердце – пламенный мотор. Из наркоза вышел быстро, без побочных эффектов. Вечером я к нему в реанимацию заглядывал, так он требовал перевести его в обычную палату, к мужикам, чтобы было с кем словом перекинуться. А утречком – бац, и прямиком в морг!

– Ты раньше времени горячку не пори, – сказала я, ероша его светлые волосы на затылке. – Сам же сказал, парень жил на улице, мог что-то подцепить – например, какую-нибудь трудно диагностируемую инфекцию, которую обычный набор анализов не выявляет. Может, хронические заболевания: откуда нам знать, ведь больничной или поликлинической карточки у него нет, так же как и паспорта… В общем, подождать надо, пока Армен что-нибудь путное сказать сможет.

Я старалась говорить разумно и спокойно, но то, что газовая гангрена развилась в течение нескольких часов и никто не поднял тревогу, казалось мне самой настоящей фантастикой.

Олег внимательно посмотрел мне прямо в глаза.

– А у тебя такое часто, да?