Последний шаман

Вихрем прянул в сторону Харги, кинулся прочь, подвывая и кружась, бросая в небо пригоршни снежных хлопьев.

Качи, на долю секунды запоздавший с прыжком, перелетел через костёр и всей своей массой рухнул на Николая, повалив его в снег.

— Бес в тебя вселился! — чертыхнулся Николай, барахтаясь на спине под тяжестью собаки, — Да слезь же с меня, Качи!

Внезапно, резко и сухо грохнул выстрел, разметав по снегу угли костра. Громко взвизгнул Качи от испуга и боли, завертелся волчком, хватая пастью разорванный пулей бок.

— Патрон! — охнул старик, вспомнив об осёкшемся патроне, который сунул сегодня в карман парки. Он помог Николаю выбраться из–под обмякшей собаки.

Качи дышал мелко и часто, подрагивая от боли. Левый бок его был залит кровью. Когда его перекладывали со снега на парашют, он только тихо застонал, как человек, ища слезящимися глазами взгляд хозяина.

У старика, начавшего было разматывать бинт, в отчаянии опустились руки:

— Совсем худо Качи. Сейчас совсем умрёт. Однако, не надо мучить напоследок…

Улькан вытер набежавшую слезу и потянулся за ружьём. Но тут в глаза ему ударил ослепительный свет. Это Николай включил обе фары снегохода.

— Ты что это? Зачем? — нахмурился он, показав на ружьё, — Убери это сейчас же.

Старик вдруг послушно кивнул и с готовностью положил одностволку.

Николай торопливо раскрыл принесённый из снегохода оранжевый чемоданчик с красным крестом и вынул пневматический инъектор и кассеты с ампулами.

Улькан заворожённо следил, как Николай, быстро меняя обоймы, вводил собаке камфару и морфин. Потом он придерживал голову Качи, пока Николай выстригал шерсть, промывал рану, накладывал швы походным сшивателем и заливал их сращивающим коллоидом.

— Качи очень сильный, — осторожно заметил старик, — Когда дурной амикан, шатун, хотел есть Улькана, Качи ему не дай. Он схвати амикана сзади и держи, пока Улькан перезаряжал ружьё… Скажи, теперь он будет жить?

— Рана не очень опасная, — ответил Николай, — Крови он успел потерять немного. Надеюсь, всё обойдётся. Мы сделали всё, как надо. Теперь будем лишь четырежды в день впрыскивать ему пенициллин, чтобы не было жара и воспаления. Пёс крепкий, выкарабкается.

Николай приставил заряженный инъектор к бедру собаки и нажал гашетку. Раздался негромкий хлопок, Качи даже не проснулся.

— Видишь, как просто? Если хочешь, можешь делать это сам. Тебе будет приятно помочь Качи.

Старик ласково потрогал тёплый прибор и согласно кивнул. Потом облегчённо вздохнул и принялся подновлять костёр. Снова набив чайник снегом, он пристроил его над огнём и присел поближе к спящей собаке, уложенной в спальный мешок Николая.

За суетой они не заметили, как ветер утих, и теперь снег падал большими пушистыми хлопьями. Николай оттирал им забрызганный кровью рукав комбинезона. Старик задумчиво посапывал своей трубкой, временами вздыхая и скорбно покачивая головой в такт своим невесёлым мыслям. Николай тихонько потряс его за рукав:

— Что–то не нравится мне твоё настроение. Тебе надо расслабиться. Хочешь, плесну немного спирта?

Старик согласно кивнул:

— Налей вот столько, два пальца.

Николай достал фляжку. Понюхав спирт, Улькан снова вздохнул:

— Мало–мало винки выпью. Грустить буду. Ничего, сегодня можно, — поморщившись, выпил и закусил вяленой олениной.

— Зачем же грустить, всё образуется, — мягко улыбнулся Николай, — Качи обязательно поправится.

Но старик снова покачал головой:

— Ты, однако, не понимаешь… Мой отец был шаман. Мой дед был шаман. Все мои предки так. Они все говори с духами. Потом приди ты. У тебя нет священной шубы. Нет шапки. Священный бубен тоже нет. Но ты сильнее смерти, а значит, сильнее Харги. Злой дух боится тебя. Ты прогнал его. Ты самый лучший шаман. Зачем теперь старый Улькан, если не надо бить в бубен, плясать священный танец? Надо только брать умную вещь. Харги боится её, не живи рядом. Внук Василий правильно говори, Улькана надо сади в большой музей, где старые вещи. Век его давно кончился, опыт его не нужен. Вот и грустно ему от этого…

Старик отстегнул от пояса деревянного божка и без сожаления бросил в огонь:

— Уходи, Тугэт, ты больше не нужен Улькану. Совсем мало удачи видел он от тебя. Умные вещи приносят больше удачи. Они помогли Качи. Теперь они будут помогать Улькану.

Пламя немедля охватило пропитанную жиром фигурку идола. Он в минуту почернел и обуглился, но долго ещё укоризненно пялился раскалёнными медными глазками из глубины костра.

Старая скрипучая сосна на берегу вдруг застонала под тяжестью снега и со страшным треском и грохотом рухнула в ельник.

— Ты не очень погорячился? — осведомился Николай.

— Не надо его жалей. Он стал совсем ленивый. Перестал посылай удачу. Так бывает, когда слишком старый. Такой никому не нужен. Совсем как Улькан.

— Что ты себе выдумал, это вовсе не так! — горячо запротестовал Николай, — Такой человек, как ты — на вес золота. Потому что ты — последний шаман, последний носитель древней культуры. Каждое твоё слово — драгоценный камень для науки! Культура вашего народа не должна умереть!