Последний шаман Цитруса (СИ)

Зак замер на мгновение над стеной, окинул беглым взглядом их все, просчитал траектории, прошептал: «Ну, привет» — и нырнул вниз, на Свалку. Рыжие тучи песка сомкнулись над ним.

Глава 19. Право на ошибку

Зак вернулся домой под утро. Осторожно шагнул с опустившего его вниз подъемника и наткнулся на отца. Тот сидел в кресле у стены, безвольно уронив голову набок. Рука свисала с подлокотника, и на мгновение Заку показалось, что отец не дышит. Что умер, дожидаясь его здесь, пока Зак пытался побороть бури, валялся в лазаретах и проникал на Свалку. Короче говоря, занимался какими-то глупостями вместо того, чтобы сделать что-то важное.

Дать отцу стакан воды, например.

Но потом он вспомнил, что и воды, и еды в доме хватает, а сил у отца обычно достаточно, чтобы не только пообедать, но и в подвал за куревом успеть сгонять пару раз за день. А потом отец захрапел, и Зак с обреченным вздохом шагнул к его креслу — старика нужно уложить в постель. Искупать еще неплохо было бы, но этого Зак сделать не мог, не сейчас. Сейчас он и кресло толком подтолкнуть не мог — руки не слушались, ноги были ватными от усталости, хотелось просто упасть на пол и отключиться.

— Что ты делаешь? — спросил отец, когда кресло таки подалось вперед.

— Везу тебя в комнату, — ответил Зак.

— Не нужно, — сказал отец. И взмахнул рукой за головой, будто пытался отогнать его, как назойливое насекомое. Зак отпустил — только потому, что сил ругаться и спорить не было. Отец развернулся в кресле, уставился ему в глаза и сухо скомандовал. — Иди спать. На ногах не стоишь.

— Не спросишь, где меня носило? — удивился Зак. — Не будешь ругаться?

— Иди спать, — повторил отец, окинул его взглядом с ног до головы, потом снова глянул в глаза. — Что-то изменилось. Ты изменился. Меняться трудно. Отдыхай.

И укатил в свою комнату.

А Зак, с трудом переборов невероятное желание лечь на пол прямо здесь, заставил себя сделать шаг в сторону кровати.

До рассвета оставалось несколько часов.

Зак не спал. Лежал и смотрел в потолок, чувствуя иногда, как волнами находит ноющая боль в костях, в мышцах, как боль плывет по венам и артериям вместе с кровью, как скребет в горле фантомный песок, и как все-таки это хорошо — жить. А еще его трясло перед встречей с Мистом.

Мист на Базе почти всегда, Рэй не раз говорил, что он почти не уходит. И спит там. Но Зак все же хотел дождаться утра — он слишком устал, чтобы совершить еще один безумный поступок. Как например, разбудить Миста среди ночи.

И Зак ждал. Следил за болью в теле, следил за вдохами и выдохами, слушал шорох песка. Раньше он не замечал, что слышит его — шорох был привычным фоном. И только теперь задумался: а почему он слышит?

В бункере под землей — как можно слышать песок? Отец установил какую-то аудиосистему? Так нет же — Зак давно изучил устройство дома. Скорее всего, просто где-то дырку какую-то не заделал, пока строил, и шум долетает через нее.

«Хорошо, что хоть песком через нее не засыпает», - подумал Зак, который откуда-то уже знал: в помещении даже он не справится с песком. Тут и свет другой, и воздух. И силы брать неоткуда.

Перед рассветом он поднялся наверх. Сидел на борде у подъемника, подняв борд на метр в воздух. Откинулся назад, уперся ладонями в гладкую теплую сталь, запрокинул голову и закрыл глаза. Волны теплого воздуха омывали его, песчинки чиркали по лицу, перекатывались, бормоча что-то друг другу, тяжелые барханы вдали.

Цитрус все еще был неспокоен. Но Заку дышалось легче.

С рассветом на крыльцо поднялся отец.

И Зак, надышавшись, решил, что время пришло. Сел на борде ровно, одним движением вскочил на ноги и глянул на отца.

Тот был непривычно молчалив. И смотрел странно — будто на войну провожал. Будто боялся, что Зак не вернется, и так странно, по-своему, прощался.

— Я вернусь, — сказал Зак.

Отец кивнул и ответил:

— Я знаю, — а потом едва заметная улыбка тронула его давно пересохшие губы, и Заку показалось, что на мгновение он вновь увидел настоящего отца, а не безумную развалину в кресле.

— Я же вижу, мальчик, — сказал отец. — Я все вижу.

Губы у него были оранжевыми. У Зака — глаза, а у отца все остальное. Губы, щеки, руки. Он весь уже давно пропитался Цитрусом.

Зак кивнул ему и плавно нажал пяткой на кнопку запуска. Пролетев с десяток метров, обернулся через плечо, чтоб еще раз глянуть на отца, но тот совсем слился с наполнившим воздух рыжим песком. Растворился в нем. Показалось, будто в кресле на площадке сидит не отец — кресло занял вихрь из песка. Оно стояло там, за спиной, пустым, в песчаных тучах.

И Зак отвернулся. Ему только миражей сейчас не хватало. Цитрус был щедр на них. Всегда слишком, всегда несвоевременно щедр.

Зак присел, пригнулся пониже, разгоняя борд до максимальной скорости. Зак тоже стал вихрем. Он мчался над песками, и пески мчались вместе с ним, и на мгновение, как раз на то мгновение, когда Медуза вынырнула из-за горизонта и щедро швырнула лучи, и песок снова стал теплым-оранжевым, Заку показалось, что все вокруг застыло, запеклось в рыжем янтаре.