Последний шанс

Предположения острого на язык, любителя подначек и розыгрышей Крутоярова были интересны. Но по давней привычке затевать с автором версии спор, чтобы обкатать идею, выявить ее слабые и сильные стороны, Иван Иванович возразил:

— Просто она сидела в своей будочке так, что ближайший берег у нее был слева. Оттуда и подошли.

— Возможно, — согласился с Орачем Крутояров. — Но обстановку изучали досконально. Вот и с участковым...

— А что с участковым? — спросил Иван Иванович, думая, что дотошный розыскник, майор Крутояров, знает и детали гибели милиционера.

Нет, деталей тот не знал. Пожал сухонькими, почти мальчишескими плечами:

— Труп обнаружили, когда Ея начала мелеть. В степи... Подкараулили участкового... Я бы на месте краснодарцев присмотрелся к району, где такая сложная оперативная обстановка.

— Номера пропавшего оружия известны? — поинтересовался Иван Иванович.

— Автомата — по позапрошлогодней шифровке, а о пистолете вот свеженькие сведения... — Он протянул листок, на котором были записаны результаты его разговора с работниками Краснодарского розыска. — Но вряд ли эти номера сохранились на оружии. Спилили... Разве что экспертиза определит, что к чему.

— Вначале надо выйти на этих «оруженосцев».

Иван Иванович поймал себя на том, что крайне проблематичную версию по автомату (теперь еще и пистолет, который забрали у участкового) он воспринимает как нечто реальное. Может быть, в нем говорит внутренний голос розыскника? Этакая интуиция. Впрочем, идея по части автомата пришла в голову Евгению Павловичу.

— Доложите Строкуну о ваших успехах, — посоветовал Иван Иванович честолюбивому майору.

Улица Нижняя, 17. Генераловы... Пожалуй, это было одно из самых райских мест крупного промышленного города, — не улица, а уголок ботанического сада. Трассы, пересекавшие город с юга на север, от знаменитого завода, породившего Донецк, к железнодорожному вокзалу, к аэропорту, громыхавшие трамваями, троллейбусами и рычащими машинами, проходили выше. А на Нижней — тишь и благодать. Четверть века тому, нет, пожалуй, даже раньше, кто-то выхватил у поймы, расстелившейся вдоль балки, по которой сбегали талые и дождевые воды, пополняя каскад прудов, широкий участок и начал его осваивать.

— Здесь будет улица Нижняя, — сказал тот, ныне неизвестный.

И на свой страх и риск возвел первый дом. Вернее, это был не дом в обычном понимании, а двухэтажный коттедж с мансардой под четырехскатной крышей. Ныне такими коттеджами красны пригороды Львова. А пришла к нам эта архитектура, отражающая материальный достаток, с Запада.

И хотя в те далекие времена Нижняя улица существовала только в перспективных планах развития города, дальновидные люди, в основном из тех, у кого была возможность построить за пятилетку особнячок «в современном стиле», стали брать землю под застройку именно здесь. Улица росла быстро, как старательские домики на золотоносных приисках в старом Клондайке. Улицу украсили пирамидальными тополями, а за внушительными каменными заборами поднимались сады. Все здесь возводилось, сажалось и выращивалось со вкусом, со знанием дела, масштабно, с прицелом на будущее.

Генераловы в первопроходцах Нижней улицы не числились. Они купили половину недостроенного дома вместе с частью сада. (Всего шесть соток). Хозяин недостроенного коттеджа (и земельного участка) жил у своей жены в государственной квартире. Ему хотелось иметь на ближней окраине города нечто вроде дачи. Но поняв, что строительство двухэтажного особняка дело хлопотное и разорительное, он в конце концов уступил Генераловым и вторую половину своего владения. Генераловы построили там гараж.

Иван Иванович остановился возле ворот с каменными столбами. Что делалось по ту сторону зеленого, из тесовых досок забора, даже ему (рост метр восемьдесят) не было видно. Нажал кнопку звонка. И почти сразу же мягкий женский голос ответил (оказывается, в калитку был вделан репродуктор):

— Входите, не заперто.

Иван Иванович вспомнил (со слов Сани), что в доме есть Матрена Ивановна, домоправительница в самом хорошем смысле этого слова. Она прожила у Генераловых более четверти века, попав в эту семью случайно, сразу после войны. Ее, полуобмороженную, больную, потерявшую сознание, сняли зимой с платформы поезда. В тот голодный, можно сказать, моровой для Донбасса год она ездила во Львовскую область менять то, что осталось от войны, на картошку, а если удается, то и на крупу. Ее приняли за мертвую и отвезли в морг, где несчастную увидела студентка-первокурсница мединститута Катя Генералова. Выходила полумертвую женщину, и та, потерявшая в годы войны близких — мужа и двоих сыновей, осталась в семье у профессора.

Все хозяйство, в том числе и превосходный сад, были в полном владении этой энергичной женщины, которой в ту пору шел уже шестьдесят шестой год.