Последний шанс

— И представляли! — воскликнул Иван Иванович, вспоминая, как легко достался Сане знак Шахтерской славы, полученный благодаря стараниям Пряникова. — Но какой круг лиц причастен к афере! Нормировщики, маркшейдеры, бухгалтерия, ревизоры...

— Бери выше: комбинат и министерство! — уточнил Строкун.

— Ну уж вы скажете: министерство! — усомнился Иван Иванович.

— Конечно, не все министерство в целом, но кто-то же списывал эти миллионные убытки и сотни тысяч перерасхода по фонду зарплаты, — стоял на своем Строкун. — В этом еще разберутся и назовут виновных.

— Как ведет себя Пряников? — поинтересовался Орач.

— Пока никак. С ним еще не беседовали. Готовят сюрприз. Так что ежели у тебя есть к нему какие-то вопросы, выясняй побыстрее, а то за него примется ОБХСС.

— В таком случае я пойду к Тюльпановой, — сказал Иван Иванович.

— Мир да любовь вам с ней. Только помни: Крутояров все еще в санчасти.

Тюльпанова держалась скромно и стеснительно. Появлению Орача обрадовалась.

— Что-то давно вас не было.

— Скучали?

— Если скажу «да», все равно не поверите. В здешних условиях хорошо думается.

— Ну и до чего же вы додумались? — Он не скрывал своей иронии.

Она внимательно посмотрела на него.

— Давайте отложим наш разговор года на три.

— Это вы себе такой срок определили?

— Вы сегодня несправедливый. Куда-то исчезла та доброта, которая роднила вас с Сашей. Что-то произошло?

— Многое, Алевтина Кузьминична, гораздо больше, чем вы себе можете представить. Начнем с того, что я побывал в гостях у Лукерьи Карповны. Спешил, думал, дай предупрежу больную старушку, чтобы не дожидалась любимой доченьки, помирала без нее.

Тюльпанову передернуло от этих слов. Иван Иванович был готов к любому ее выбрыку. Но она лишь сказала:

— Есть святые вещи и понятия. Зачем кощунствовать? Вам, Иван Иванович, это не к лицу.

— Мне, милиционеру, возмущаться «не к лицу», а вот вам — все дозволено.

— Да, я женщина, которую обвиняют, я защищаюсь.

«Актриса», — подумал Иван Иванович. Он уже не верил ни одному ее слову.

Орач молча положил перед ней групповое фото «шараги», на котором Кузьмаков облапил свою Крошку. Затем еще два снимка бывшей «королевы шараги» — во всей ее красоте.

— Надеюсь, теперь вы не станете утверждать, что не знаете, кто сидел с вами в машине у Тельмановского поста ГАИ?

Тюльпанова ухватилась маленькими пальчиками за сидение стула, будто ее подбросило в поднебесье. Закусила губы, глядя на милиционера немигающими глазами. Наконец призналась:

— Жора-Артист тоже начинал со мной переговоры с этих фотографий. Запугивал, что развесит их на доске объявлений политехнического института, где работает Саша. Из-за этой ошибки молодости я уже дважды надевала себе на шею петлю. Надеюсь, мама вам и об этом рассказывала.

Нет, об этом Лукерья Карповна не обмолвилась и словом. Иначе нужно было бы рассказать и о причинах попытки самоубийства. Мать не могла обливать грязью дочь, у которой теперь такой хороший муж.

— Может быть, перестанем препираться и поговорим начистоту? — Иван Иванович так и не справился со своим раздражением, которое овладело им при виде Алевтины Кузьминичны.

— Что вы хотите от меня узнать? — с безразличием спросила Тюльпанова.

— Все, что вам известно об ограблении мебельного магазина.

— Я уже вам говорила: к ограблению мебельного магазина я не имею никакого отношения. Мне приказали быть к половине восьмого на Мариупольской развилке. А чтобы муж не поднимал скандала, прислали телеграмму.

— Вы и сейчас неискренни, — упрекнул ее Иван Иванович, заставивший себя успокоиться.

— Вы хотите, чтобы я свидетельствовала против самой себя?

— Нет, я хочу, чтобы вы помогли мне.

— В чем вы меня конкретно обвиняете?.. — потребовала Алевтина Кузьминична.

— В том, что вы вместе с Кузьмаковым убили сегодня своего мужа Александра Васильевича Тюльпанова.

Она вскочила со стула, готовая ринуться в яростную атаку.

— Сидеть! — властно приказал Орач.

Но она продолжала стоять.

— Вы же знаете, что Саша для меня дороже собственной жизни. Зачем же так жестоко?

— Я только что из морга. Опознавал труп.

Алевтина Кузьминична плюхнулась на стул и исступленно зашептала:

— Не может быть!.. Не может этого быть! Вы пошутили! Иван Иванович, да скажите же наконец, что вы пошутили! — молила она о снисхождении.

— По вашей милости Генералова тоже останется инвалидом на всю жизнь. — Иван Иванович был беспощаден.

Тюльпанова зарыдала.

— Как это случилось? — простонала она.

— Когда в доме Генераловых, кроме Матрены Ивановны, никого не было, туда явился Кузьмаков.

— Суслик? — невольно вырвалось у Тюльпановой.