Последний шанс

— После смерти папы, мы с мамой перебирали его вещи, и именно тогда я нашёл несколько вещей Олли. Я, должно быть, сказал что-то про него, я уже не помню, и тогда мама рассказала мне об этом. Я в течение пятнадцати лет был расстроен из-за Олли, и только потом понял, что был не прав. Я помню, как мама спросила меня, всё ли со мной в порядке, но я просто встал и ушёл. Я бездумно бродил по городу несколько часов подряд. Просто бродил.

— Сейчас вы, кажется, очень близки, — говорит Рэйн.

— Я понимаю, почему он уехал. Я знаю, что он не виноват. Но иногда я задаюсь вопросом… Я спрашиваю себя, развилось бы у меня ОКР, если бы он остался. Или оно не было бы таким серьёзным? Или мне бы диагностировали его раньше? Мама не любила водить нас по врачам. Она не хотела, чтобы кто-то знал…

Я ничего больше не говорю. Рэйн может сама заполнить пробелы.

Рэйн ничего не говорит, и я этому рад. Я не хочу слушать о том, как ей жаль, и как это грустно.

— Эти мельницы когда-нибудь перестают крутиться? — спрашивает она.

— Я не знаю, — говорю я. — Я никогда об этом не думал.

Она ничего не говорит. Я смотрю за тем, как вращаются мельницы, и думаю о том, как сильно я хочу, чтобы она осталась. Я хочу, чтобы она каждый день задавала мне случайные вопросы вроде этого. Я хочу думать о таких вещах, о которых никогда не задумывался до тех пор, пока она не спросила.

— Могу я услышать одну из твоих песен? — спрашиваю я.

Когда она не отвечает, я опускаю глаза и вижу, что она смотрит на меня с неуверенным выражением лица.

— Пожалуйста?

— У меня нет законченных песен. Только наброски.

— Это ничего.

Она смотрит на телефон у себя в руках.

— Они не очень хорошие.

— Давай, я сам решу, нравится мне или нет.

— Ты честно скажешь?

Когда она смотрит на меня, я не знаю, как трактовать выражение её лица. На нём всё ещё написано сомнение… но и нечто сродни предвкушению. Это та творческая, открытая часть её, которая всегда говорит, всегда чем-то делится, всегда отдаёт. Мне требуется всё моё самообладание, чтобы не поцеловать её.

— Я редко говорю то, чего не думаю, — отвечаю я ей.

Какое-то время она не двигается. Думаю, мы оба задержали дыхание. А затем она достает наушник из уха и вставляет его в моё ухо.

— Я не смогу слушать её одновременно с тобой, — говорит она, после чего переводит взгляд на телефон и начинает скроллить.

Я не хочу сказать что-то не то, поэтому ничего не говорю. Мгновение спустя, голос Рэйн раздаётся у меня в ушах. Я смотрю на неё сверху вниз, но она не сводит глаз с экрана своего телефона.

Я ожидал, что музыка Рэйн будет хороша. Я знал, что она умеет петь. Я знал, что она хорошо играет. Но я не ожидал такого. Я не знал, что она может воплотить в песне всё то, чем она является. Потому что именно так и звучит эта музыка. Я не знаю, как ещё это описать. Это именно то, о чём я думаю, когда думаю о ней. Она глубокая, энергичная, тёплая и слегка неожиданная.

Когда музыка прекращается, она поднимает на меня взгляд, и когда я замечаю волнение в её глазах, то начинаю смеяться.

— Я же говорила, что она плохая, — говорит она и отводит взгляд.

— Я не поэтому смеюсь, — говорю я. — Я смеюсь, потому что не могу поверить в то, что ты не знаешь.

Она начинает искать взглядом мои глаза.

— Чего не знаю?

— То, насколько ты талантливая.

— Ты просто пытаешься быть вежливым, — говорит она.

— Нет.

На её губах появляется легкая улыбка.

— Ты предвзят.

— Да, но это не отменяет тот факт, что я прав, и что если ты поделишься своей музыкой с другими людьми, то сама это увидишь.

— Я не знаю…

— Сыграй в пабе, — говорю я.

— Я играла в пабе.

Я наклоняюсь ближе.

— Сыграй это в пабе.

Она открывает рот, чтобы ответить, но я прерываю её.

— Не отвечай мне прямо сейчас, — говорю я. — Просто пообещай мне, что подумаешь.

— Я подумаю. Но это всё, что я могу пообещать.

— Я об этом тебя и прошу.

Рэйн вздыхает и снова кладёт голову мне на плечо. Я стараюсь слишком не обнадеживать себя насчёт того, что мой план, призванный убедить её остаться, сработает, но не могу удержаться. Раньше она никогда не давала мне послушать свою музыку. Раньше она даже не предлагала подумать о том, чтобы поиграть свою музыку в пабе, перед публикой.

— Ты устала? — спрашиваю я, когда Рэйн зевает.

— Мм-хмм.

— Тогда давай отведём тебя домой.

Она поднимает голову с моего плеча. Я продолжаю держать её рукой за талию, когда мы начинаем идти обратно в сторону паба.

— Что у тебя за семья? — спрашиваю я.

— Ну, ты уже знаком с Кларой.

— Она кажется милой.

— Да. И она также… сложная. Мы были очень близки в детстве, а потом разошлись. Но думаю, что мы снова начинаем сближаться.

— А твои родители?

Она вздыхает.

— Они чудесные. Правда. Я знаю, что иногда по моим рассказам этого не скажешь. Но это так. Они нас любят. И желают нам добра. Они хотят для нас только самого лучшего. Но они также очень на нас давят. У них очень специфическое представление о том, что значит «лучшее».

— И это не включает в себя отчисление из медицинской школы ради того, чтобы стать бродячим музыкантом?

Она смеётся.

— Определённо нет.