Последний шанс

– Похоже, твоя мать в отъезде много размышляет, – комментирует Кэллум, положив открытку на кофейный столик.

– Да. Она стала удивительно многословной.

Грейс гладит белье, а Кэллум смотрит по телевизору шоу «Голос».

Грейс терпеть не может эту передачу, а Софи любит, и они с Кэллумом оживленно обсуждают, кто выйдет в финал, как будто это имеет значение.

«Отдохни, – сказал Кэллум, увидев, как Грейс устанавливает гладильную доску. – Или давай я тебе помогу!»

Гладит он просто отвратительно, сминая ткань в складки и пропуская целые куски. Кроме того, Грейс не хочет, расположившись на диване рядом с мужем, смотреть телевизор. Мысль о том, что надо сидеть неподвижно, нервирует ее. Сердце начинает сильно биться и руки дрожат, словно она выпила слишком много кофе. Ничего, скоро все закончится. Надо только решиться.

– С чего это Лаура вдруг вспомнила про мое детство? Все эти байки меня просто бесят! – говорит она Кэллуму.

– Правда? Но почему? По-моему, это довольно мило.

– Она как будто выступает на сцене. Играет роль матери.

– Ну, не преувеличивай.

– Ты просто ее не знаешь.

– Действительно, где уж мне знать тещу, если я и жену-то свою толком не знаю.

Он по-прежнему продолжает неловкие попытки свести их недавнюю ссору к шутке, словно то была самая заурядная размолвка. Однако это у него получается плохо. Интонации у Кэллума фальшивые, а глаза по-прежнему красные и обиженные.

Чтобы отвлечь его, Грейс говорит:

– Когда мне было десять, мама не разговаривала со мной ровно три недели.

Кэллум отворачивается от телевизора и произносит нормальным голосом:

– Шутишь!

– У нее был свой особый метод воспитания. Лаура просто смотрела мимо меня, словно меня не было рядом. И весьма в этом преуспела. Иногда я умоляла ее прекратить, плакала, кричала на нее, чтобы она просто заговорила со мной, однако мама только продолжала невозмутимо напевать что-то себе под нос. Я словно бы становилась невидимкой. Это был тот еще спектакль. За мелкий проступок Лаура не разговаривала со мной один день, но если случалось что-то серьезное, могла молчать неделями. Тот случай был с самым продолжительным наказанием. Двадцать один день. Я вычеркивала их на календаре.

– Кошмар! Разве можно так с ребенком?

– С другой стороны, мама ни разу меня и пальцем не тронула. А вот дядя Рон постоянно порол Веронику и Томаса.

– Меня тоже пороли чуть ли не каждый день.

Грейс пожимает плечами. Она наклоняется к корзине с чистым бельем за очередной рубашкой Кэллума, и от усталости у нее подгибаются колени.

Муж убавляет громкость телевизора. Она не предполагала, что его настолько это заинтересует.

– Что же ты такое натворила, после чего Лаура не разговаривала с тобой аж три недели?

– Я забыла банан на дне портфеля. Он превратился в черное месиво, и мама пришла в ужас. Я до сих пор помню выражение ее лица. Лаура так скривилась, будто увидела разложившийся труп.

– Забыла банан! Такое случается с каждым ребенком!

– Со мной этого больше не случалось.

Кэллум захлебывается бессвязной речью:

– Не могу поверить, что мать три недели не разговаривала с тобой из-за такой ерунды! У меня просто в голове не укладывается… И как это вообще?.. Ты что, приходила домой из школы, и она даже не говорила тебе «привет»? А ты не пыталась извиниться? Не пробовала поговорить с ней?

– Что бы я ни делала, это не имело никакого значения. Лаура вела себя невозмутимо и неприступно, как стражник у Букингемского дворца. Смотрела сквозь меня. А потом срок наказания заканчивался, и она опять нормально со мной общалась.

Грейс расстилает рубашку Кэллума и принимается гладить воротникок. Она вспоминает, как на пятый день после инцидента с бананом вдруг позабыла, что мать с ней не разговаривает, и, вбежав в дом, начала рассказывать ей удивительную, восхитительную новость о том, что ее картина, изображающая плавающих у Салтана-Рокс тетю Конни и тетю Розу, победила в конкурсе между школами. Мать сидела на диване с номером «Вог» в руках, а Грейс взахлеб повествовала ей о своем триумфе и вдруг поняла, что Лаура даже не подняла головы. Она перевернула страницу, продолжая читать статью, и слова обиженной Грейс постепенно замерли.

– Если хочешь знать мое мнение, твоя мамаша вела себя просто отвратительно.

Кэллум смотрит на жену серьезно, почти умоляюще, словно чего-то ждет от нее. Чего, интересно? Что бы это ни было, она не в силах дать ему это.

Грейс говорит:

– Это едва ли худшее из того, что может сделать мать.

– А она не боялась, что ты от отчаяния совершишь что-нибудь непоправимое?

Грейс вешает свежевыглаженную рубашку на плечики и застегивает пуговицы.

– На самом деле иногда я думала о том, чтобы причинить себе вред, чтобы только мама обратила на меня внимание, но…

Право, ей никак не закончить фразу. Грейс очень утомляет этот разговор. Почему бы Кэллуму не прибавить громкость телевизора и не перестать мучить ее?

– Но что? – не отстает муж.