Последний шанс палача

- А я такой и есть. Мне 36 лет, а ни хрена полезного так и не сделал. Ни сына, ни дерева, ни даже дома, как твой Борис.

- Да, домик у нас есть… - усмешка ее делается шире. – Останови машину. Не сбегу, не бойся.

Переулок залит неоном, фонарями и сиянием билбордов. Мультяшная певица Глюкоза поет из динамиков про невесту.

- Что случилось, Натали?

- У вас маятник. У вас с Борей. Маятник удачи, качается туда-сюда, от одного к другому. И знаешь… кажется, везет тому, от кого я ушла. Взамен к нему прет удача, кураж какой-то… а другому остается только оболочка.

- Эк тебя вставляет, родная! – его рука тянется крутануть зажигание, но женская ладошка ложится сверху, ласково и властно.

- Иди ко мне, - ее дыхание обдает запахом «мохито», рука уже скользит под пиджак миланского покроя, сползая ниже… - Иди, пожалуйста, как раньше!

- Эх, Наташка… - выдыхает он, ощущая, как уплывает улица, пляшут фонари, билборды и силуэты прохожих за тонировкой стекол.

-…Эх, Наташка! – говорит неверным голосом через вечность (а может, минут через двадцать всего), наполненную влажным теплом и безумием. Откинутые сиденья, разбросанное белье.

- Эх, Наташка, и почему у нас вечно так?!

- Тебе не понравилось?

- Дурочка. Я этого ждал лет десять, изменщица ты гнусная, а могли бы все годы вместе быть!

- Не могли бы, - отрезает она, становясь деловитой и чужой. Приподнимает коленки, натягивая ажурные стринги.

- Не могли бы, Глебушка. Я бы жила с тобой, а думала о нем… вышло бы еще хуже.

Глеб на «хуже» скрипит зубами – крыть особо нечем. Сонный карп в тихом болотце оказался хищной пираньей, изорвал дружбу клочьями, и старые раны теперь кровят.

- Ладно, нормально всё будет, - говорит без убежденности, выруливая обратно на проспекты. – Ты у нас всегда была одна на двоих… «Санта-Барбара», полный аллес!

На душе мерзко...

***

- Всё не зря, - прошептала Натали здесь и сейчас, когда отколыхалось уже и взорвалось, и мышцы млели в сладкой истоме. – Мы всегда были друг для друга, и теперь вот… всё сложилось, да?

Ночной ветер августа колыхал занавеску, принося горькую торфяную вонь, выдувал запахи страсти вперемешку с мартини и коньяком. Говорить не хотелось. Правду произносить – о том, что фарш обратно не прокрутишь, и никто уже не вернет двадцать лет жизни, потраченных невесть на что. Где-то там, в хорошей и правильной биографии студент Глеб Воропаев стал-таки, журналистом, девушка Наташа родила ему сына, а дальше была у них только гладкая трасса, вроде автобана: гонорары, слава, семейное счастье. Идеальная биография счастливого человека, сбившаяся где-то на старте.

- Сложилось, наверное, - сказал он неискренне, разглядывая Натали в бледном отсвете. Первый голод утолен, сытый взгляд скользил теперь по женскому телу слишком придирчиво, отмечая ненужные детали – складочки под животом, чуть отвисшую грудь, россыпь морщинок у глаз… ничего не скрыла коварная Луна! Красоту и шарм в этом мертвом сиянии обретают лишь ведьмы, чей рыжий огонь перемешивается с серебром, а белая кожа начинает светиться изнутри.

- Наверное?! – голос женщины был полон веселого кокетства. – Ну, я тебе покажу!..