Есеня замялась, неловко замолчала. Никто из них не пытался представить этот разговор: оба думали, что больше никогда друг друга не увидят.
– Инквизиторство, ты долго там? – громко поинтересовался Влад, появляясь из ниоткуда рядом с Яном. – Что ты…
Войцек замолчал, стоило ему увидеть Есеню, вдохнул поглубже, покосился на Яна, но ничего от него не добился: инквизитор в смятении царапал сигаретную пачку и больше не двигался.
– Ясно, – вдруг усмехнулась Есеня, зло и как-то разочарованно. – Только хотела спросить, где этот твой мертвяк…
– Тебе что нужно, Огнева? – покачал головой Влад. – У нас дороги разошлись, не заметила? Не знаю, как у кого, а у меня воспоминания о тебе исключительно неприятные, ты уж извини. Обиженная девочка, из-за которой этот мир чуть не обрел никому не нужного Бога… Я рад, что у тебя все так хорошо, но давай ты опять исчезнешь куда-нибудь, а?
Есеня хотела что-то ответить, но не стала спорить, неожиданно благосклонно кивнув в ответ, отвернулась, словно на Влада ей смотреть было как минимум неприятно. Тому было все равно: Войцек всегда спокойно воспринимал ненависть по отношению к себе.
– Я же говорила, ничего не меняется… – пробормотала девушка, тряхнув волосами – выбеленные пряди рассыпались по плечам. – Ты меня ненавидишь, Влад, ну, а ты?.. – она обратилась к инквизитору. – Ты тоже не хочешь меня видеть? Тоже хотел бы убить?..
Ян заметно вздрогнул, испуганно глядя на нее, все никак не в силах понять, правда ли она не помнит или только притворяется, чтобы причинить ему, своему почти удавшемуся убийце, больше боли.
Ему еще раньше казалось, что она приходит к нему в кошмарах специально, с изощренным садизмом наблюдая, как он сходит с ума. Только вот сейчас он мог говорить так, чтобы она услышала.
– Не хотел… – выдохнул он, торопливо поправился: – Не хочу! Нет! Но… Но, Есь, уйди, пожалуйста. Я… ты права, не могу тебя видеть. Ни сейчас, ни когда-либо еще. Никогда.
Он страшно трясся, шагнул ближе к Владу, не обращая внимания на мертвенный холод, исходящий от духа, но голос не дрожал, звучал громко и уверенно, что даже послышалось заинтересованное шебуршание со стороны продавщицы. Только его отчаянность и заставила Есеню отвернуться.
Он хотел, чтобы она ушла, искренне хотел больше всего на свете, чтобы больше не проживать момент выстрела раз за разом, словно в бесконечном кошмаре. Ян знал, что долго не сможет смотреть на нее.
Тихо скрипя колесами коляски, она развернулась, не прощаясь, и поспешила удалиться – пропала сначала за полками, потом послышался скрип двери. Кто-то придержал ее для Есени, помог преодолеть порог.
Ян облегченно вздохнул, опустил плечи – а ведь сам и не замечал, как застыл, готовясь будто бы к нападению. Ему было стыдно перед Есеней – отчасти, но у него осталось четкое осознание: он хотел забыть все, что произошло.
Отрицание было глупым, но он больше ничего не мог.
– Ты в порядке? – тихо спросил Влад.
– Нет, – решительно мотнул головой Ян. Посмотрел в окно, различая в темноте черный джип Огнева. – Пошли домой, надо выпить…
– Домой в смысле… – замялся Войцек.
– В смысле, в Ад. Домой.
Они не включали света – хватило света бледной луны, зависшей точно по центру адских небес. Разливали уже не в первый раз, по обколотым по краям старым рюмкам. Алкоголь жег глотку и развязывал язык.
– Ты мог бы в нее влюбиться, да? – тихо рассмеялся Влад, разливая дешевый виски, прихваченный в том же магазине, где они неожиданно столкнулись с Огневой. – Она прям на шею тебе вешалась. Или, может, хотела, чтоб ее остановили и упрятали за решетку. Может быть…
Инквизитор, уже слегка опьяневший и оттого не меняющий легкой расслабленной улыбки, только пожал плечами. Прикурил, задумчиво притушив о пепельницу предыдущую сигарету, счет которым он уже давно потерял.
– Любовь – что это вообще такое, – по-пьяному весело отмахнулся Ян. – Никого я никогда не любил. Даже Илонка та… из Будапешта. Ее бы убивали – а я бы спокойно стоял и смотрел, понимаешь? Смотрел, как ее режут на части или пытают, мне было бы все равно, сейчас я это точно понимаю. Даже не попытался бы что-то сделать. Разве ж это любовь?
– Знакомо, – кивнул Влад. – Только после смерти человеческие чувства как-то… перекашиваются, что ли. От некоторых только воспоминания и остаются, ты вроде смотришь на какого-то очень старого знакомого, с которым пересекались иногда, а симпатия какая-то… автоматическая. Вроде как так надо. Я два года так с ума сходил, наверное. Смысла существовать уже не было, потом только получше стало.
Он долгое время лелеял мысль: мне никто не нужен. Старался не привязываться к людям, оставаться одному – так было легче. Теперь окончательно махнул рукой.
Войцек ненадолго замолчал, устало глядя в окно. Пошарпанную кухню заливал лунный свет, неожиданно яркий сегодня, рядом шелестело тихое дыхание Яна, затягивающегося дымом. В Столице стояла уже глубокая ночь, и он за последние полчаса все чаще возвращался к мысли, что надо бы идти спать, потому что рабочий день завтра никто не отменял.