Последнии штрих

Его ум блуждал, как во время скучной беседы и, хотя он гнал от себя мысли о дочери, мозг извернулся и в голове всплыл образ Даши. Вместе с ним возникло навязчивое, паническое ощущение необходимости что-то срочно предпринять. Но что-то предпринимать в таком состоянии – это как гасить пожар, подливая горючее в пламя, как сдирать засохшие струпья с раны, чтобы быстрее зажила. Поэтому все последние часы он старательно пытался абстрагироваться от всего, что мешало адекватно воспринимать происходящее. Сейчас нужно просто замереть, выждать время и без лишних эмоций, трезво и безучастно оценить ситуацию. Однако им настойчиво овладевало остервенение, как при первом известии о гибели Даши и сообщении брата о похоронах в закрытом гробу тела, искорёженного до полной неузнаваемости. Остервенение извивающимся червяком вползало в мозг, как и месяц назад, пытаясь превратить его в мясника – с жаждой убийства в глазах и ненавистью в сердце. Мысль о мести разъедает человека изнутри, убивает не предмет её возникновения, а душу, внутренний мир её нынешнего хозяина, делает его безумным. Он уже не способен провести черту между добром и злом, теряет духовное и сердечное тепло, внутри остается только вакуум. Именно так он и впал в неконтролируемую ярость, допустил ошибку, которая привела его в руки врагов. Сергей крепко сжал зубы, резко выдохнул и сфокусировался на мысли о том, что его дочь жива, а с остальным он разберётся.

Лежа на спине, он вытянул руки вдоль тела ладонями вверх, сомкнул веки и максимально расслабил все мышцы. Через минуту дыхание стало ровным, замедленным, и он погрузился в глубокий сон.

***

Откинувшись на спинку заднего сиденья автомобиля, который уносил их прочь от служебной дачи обратно в столицу, Ракитин напряжённо размышлял. Сидящий рядом оперативник покосился на начальника и осторожно бросил, как бы ни к кому не обращаясь:

– Интересно, что это он всё время повторял?

Ракитин мгновенно открыл глаза, прищурился и вкрадчиво уточнил:

– Кто? Задержанный?

– Ну да, – кивнул оперативник. – Несколько раз, как заведённый. Язык какой-то странный.

Полковник презрительно скривил рот и с хрустом склонил голову на бок.

– Это молитва, – пояснил он.

– Че-е-его? – вытаращился опер.

– Молитва по усопшим, на латыни! Традиция у него такая! – раздражённо рявкнул Ракитин. Затем, через паузу, добавил презрительно, сквозь зубы: – Пижон!

– А что… – открыл было рот оперативник, собираясь продолжить беседу, но полковник злобно зыркнул на него исподлобья, и тот мгновенно умолк.

Ракитин вновь закрыл глаза, стараясь подавить зародившееся где-то внутри и рвущееся наружу тревожное чувство. Как только он открывал глаза, на него накатывала нервная дрожь злости. Хотелось врезать от души сидящему рядом, услышать треск ломающихся костей, глухой вскрик. Сделать больно, чтобы кто-нибудь разделил с ним неконтролируемое раздражение, страх возможной неудачи.

Захват состоялся, однако не всё прошло так, как планировал Ракитин. По его представлению, Велихов должен был появиться у брата, или начать следить за виновником смерти дочери, чтобы похитить его для мести. Но того, что этот человек хладнокровно, без лишних разговоров расстреляет Самойлова, притом показательно, на глазах у толпы свидетелей, он не мог предположить и в страшном сне. Теперь выплыла проблема: как скрыть его от полиции? Конечно, подобными вещами им заниматься не в новинку. Скорее всего, придётся подсунуть полицейским какой-нибудь обгоревший труп и выдать его за Велихова: мол, ликвидирован при попытке к бегству, сгорел в машине. Это прокатит, но как же не хотелось делать лишние телодвижения, которые всегда оставляют след.

Вскоре справа потянулись дома спального района московской окраины и, когда вдалеке мелькнула красная буква «М», Ракитин, ткнув пальцем в плечо водителя, приказал остановиться.

– Свободны, – бросил он пассажирам. – Дальше на метро.

Оперативники молча покинули салон автомобиля и неспешно двинули по направлению к видневшейся за деревьями красной букве.

Полковник кинул взгляд на циферблат своих дорогих часов и коротко бросил:

– В Пожарский переулок.

***

Из панорамных окон роскошного пентхауса с идеально продуманной планировкой, площадью в триста квадратных метров, открываются неповторимые виды на Зачатьевский монастырь. Сердце Остоженки, главного центра исторической, политической, культурной и деловой жизни города, первые строчки в рейтинге самого дорогого жилья в Москве.