Последний снег

Все растения пропали. Кто-то выдрал их из горшков и ящиков, оставив только молодые побеги. Пол был усыпан битым стеклом от ламп, черный пластик, закрывавший стены, содран и грудой свален на пол. Вентиляторы сломаны. Словно ураган пронесся.

Габриэль сидел на корточках среди мусора и что-то искал.

— Где тебя черти носили? — вскинул он голову.

— Что произошло?

— Это Юха. Я знаю, что это он. Решил наказать нас за то, что произошло со стариком Видаром. Половины растений нет, остальные завянут. Все вдребезги. Он все уничтожил. — Габриэль поднял разбитый горшок с пола и со всей дури запустил в стену. Осколки застряли в подгнившем дереве.

Лиам с бьющимся сердцем прикидывал, сколько денег они потеряли. Но на самом деле ему было все равно. Он был рад, что это не полиция устроила рейд. Может, это даже к лучшему, что все растения уничтожены.

Стекло хрустело под подошвами ботинок Габриэля, пока он носился по теплице. Лицо у него было белее простыни.

— Пошли, — крикнул он. — Поехали к Юхе.

— Ваня со мной. Я никуда не поеду.

— Ух ты… Я и забыл, какой ты стал бесполезный, но не важно. Я сам со всем разберусь.

— Что ты собрался делать?

Габриэль пнул валявшуюся на полу лампу, взметнув фейерверк осколков.

— Ты еще спрашиваешь? Когда я с ним закончу, он забудет, как держать косяк, вот увидишь. Эта мразь кончит так же, как старик Бьёрнлунд.

Дуглас Мудиг налил ей стопку до краев и поднял свою, расплескивая самогон. Свободной рукой он обнял Лив за плечи, прижался потной щекой к ее лбу и произнес тост:

— За полицию! За хорошо проделанную работу! Убийца Видара за решеткой, и мы наконец сможем забыть эту ужасную трагедию.

Лив посмотрела на копченую оленину на тарелке, подернутую желтой пленкой жира, и ее чуть не вырвало. Было ошибкой прийти сюда, в дом Мудигов. И предательством по отношению к Видару. К тому же ей не нравилось, как смотрели на нее Дуглас с Эвой: словно она была загадкой, которую они вознамерились разгадать любой ценой.

На самом деле она пришла ради Симона. Сын сидел напротив и, вопреки обыкновению, без всякого аппетита ковырялся вилкой в тарелке. Однако видно было, что у Мудигов он чувствует себя как дома. Сын опрокинул самогон в рот, не поморщившись, и Лив подумала, что в гостях у Фелисии ему часто наливают крепкий алкоголь.

— Этот Вестберг… Я сразу подумала: странно, что он приехал налегке, — вступила в разговор Эва. — Как-то заходила к нему, а в доме только старые вещи вдовы Юханссон. С собой он ничего не привез.

— Черт, — фыркнул Дуглас, — а мне сперва было жалко его. Мужик не приспособлен к жизни на севере. Приехал в разгар зимы, а в сарае ни одного полена. Мы дали ему дров, чтобы он не замерз до смерти, пока своими не разживется. А теперь выясняется, что он, оказывается, убийца. Просто кровь стынет в жилах от этой мысли.

У Лив зачесалась кожа. Еда лежала на тарелке почти нетронутая. Жаль, что такое отменное мясо пропадает, но она была не в силах взяться за вилку. Разговор все время возвращался к Йонни Вестбергу, и от нее тоже ждали высказываний. Но что ей было говорить?

Дуглас снова приобнял ее.

— Что ты на это скажешь, Лив? Я так понял, вы с Йонни общались? Между вами что-то было?

Лив отодвинула тарелку и покосилась на Симона.

— Нет, — покачала она головой. — Между нами ничего не было. Я только заходила проверить дом.

Дуглас бросил на нее недоверчивый взгляд.

Меня удивляет, что Видар не заподозрил ничего плохого, — сказал он, ковыряя зубочисткой во рту. — У него был нюх на прохиндеев.

Лицо у Дугласа было красное, глаза блестели от возбуждения. Словно ребенок в Рождество, подумала Лив. Он явно наслаждался моментом. Интересно, что его так взбудоражило — смерть Видара или то обстоятельство, что в их глухой деревне наконец-то что-то произошло? У нее не было ответа. Но каждый раз, когда он нагибался к ней, ей хотелось закричать.

Эва встала убрать со стола, а Дуглас уже снова разлил самогон. Лив сделала глоток, потом еще один, внутренности обожгло огнем. Опустив глаза, она заметила, что рука Симона лежит на бедре Фелисии под столом.

Эва поставила кофе, достала мороженое и морошковое варенье. При этом она тепло улыбнулась Симону.

— Не переживай. Для тебя у меня есть сорбет. Знаю, что ты не любишь жирное.