Последний снег

Вот уже сколько часов прошло после тех мгновений, когда Федор припадал к земле, словно просил у нее прощения, а тоска по ней не исчезала, только стала чуточку тише.

Вроде немало уже погулял он, и должна бы появиться тоска по морю, как это случалось раньше.

Федор стал ходить по тамбуру; потом прижался лбом к дверному стеклу, пытаясь разглядеть за ним хотя бы очертания земли. Но там стояла сплошная тьма, а слух ловил лишь ровный гул идущего поезда.

Аня показалась в тамбуре так неожиданно, что Федор сначала растерялся, помахал руками, будто дым от этого мог куда-то уйти. Он заметил: Аня держит в руках его тужурку.

— Спасибо, — сказала она, отдавая Федору одежду. — Неудобно получилось…

— Пустяки, — поспешно проговорил Федор.

— Из кармана вашего документ выпал. Я не заметила, из какого кармана, вложила наугад. Не подумайте…

— А тут секретов нет, — сказал Федор, радуясь Ане, как ребенку. — Вот если бы потерялся.

— Тогда бы что было?

— Нагоняй жуткий.

Федору было легче с Аней, он торопливо искал в памяти какую-нибудь историю, чтобы, рассказывая, подольше задержать возле себя девушку. В то же время он боялся, что, уделяя ей внимание, может перестараться, и Аня это почувствует; ей может прийти в голову, что обязана платить ему вниманием. И без того, видно было, что ей не по себе. Федору было хорошо от сознания, что он смог помочь девушке — одолжил тужурку, купил билет, дал проводнице пятерку за услугу.

— Вы идите поспите, — сказал Федор. — Я все равно спать не буду. Мне одно дело обмозговать надо.

Аня помедлила, посмотрела на Федора, как бы проверяя, правду ли он говорит; потупилась, делаясь похожей на школьницу, боком толкнула дверь.

Так и простоял Федор в тамбуре, пока не забрезжило. В серой предутренней мгле начали промелькивать кусты, посветлело небо. Ни лесов, ни холмов еще не было видно, они лежали, объятые предутренним сном. Потом как-то сразу, словно стосковавшись по новому дню, обнажилась широкая долина, в ней уютно, дремно темнело село.

Федор обрадовался Ане, которая, вымученно улыбаясь, вышла в тамбур, неся саквояж Федора. Значит, скоро остановка. Аня передала саквояж Федору, встала рядом, тоже всматриваясь в долину, где уже можно было различить задымленные овраги, рощицы.

На Узловой было по-утреннему тихо.

Аня, оставшись наедине с Федором, растерялась, стала беспокойно осматриваться. Наконец она поняла, что ищет — автобусную стоянку. Площадь была пуста. Единственная собака, видимо разбуженная шумом поезда, покрутилась возле ларьков и скрылась.

Ане хотелось сказать Федору, что ей надо спешить в Грачевку, где ее очень ждут, сказать даже: умирает паренек. Глядя на Федора, на его надежную крепкую фигуру, на внушительную, красивую тужурку, Аня подумала, что ему, видать, все в жизни дается легко. Ему нипочем сейчас раздобыть машину.

— Я ведь должна вам… — тихо проговорила она. — Я зайцем думала проехать, а деньги у меня в деревне. Стыдно мне перед вами…

— Пустяки, — широкодушно сказал Федор. — Я человек богатый. Надо же поделиться деньгами. Ерунда все. Вы, я вижу, торопитесь. На чем вы поедете отсюда?

— Не знаю. До автобуса еще два часа. А меня ждут, ждут.

— Понятно, — сказал Федор. — У меня есть предложение. В этом городке я первый раз. А вы, я думаю, бывали тут.

— Бывала, — кивнула Аня.

Федор извлек из бокового кармашка саквояжа синюю книжку, на обложке которой белели большие буквы: «Морфлот». Полистав, Федор сказал:

— Улица Гагарина, дом восемь. Не знаете?

— А вот она, — Аня показала на деревянные дома, протянувшиеся вдоль железнодорожного полотна.

— Зайдем на минутку, — сказал Федор.

Он еще сам не знал, зачем зовет ее с собой, но в отдаленном уголке его сознания возникло предчувствие, что ему станет больно и одиноко после того, как они расстанутся. Он уже начал грустить, приготавливая себя к моменту расставания, и неизвестно откуда взявшийся голос уговаривал его оттягивать время.

Ане будто передалось это его состояние, она молча, покорно согласилась, зашагала. Она вела Федора по засоренным осыпям, выбирая самый короткий путь. Когда добрались до улицы, Федор пошел впереди, поглядывая на номера домов.

— Здесь, — сказал он, остановившись напротив палисадника и трех высоких рябин, из-за которых нельзя было разглядеть окна.

Вошли во двор. Федор поднялся на крыльцо, постучал. Старик, показавшийся у порога, всклокоченный, диковатый, был до того смешон в своей полусонной растерянности, что Аня, позабыв обо всех горестях, прыснула в кулак.

— Хведор, сатана… — сердито стал выговаривать старик Федору, но заметил Аню, осекся, покачал головой. — Дело ясное… молодое. Степка-то уж того — улетел один. Он в тралфлот звонил, а ему говорят — Хведор прямиком на юг… Ну заходьте, чего топчетесь.

Аня вошла следом за Федором, сразу села на табуретку — ноги подкосились то ли от усталости, то ли от того, что изба внутри показалась ей давно знакомой.