Последний снег

В избу пришла долгожданная радость, стойкая и властная, та самая, что гонит прочь тоску, заставляет двигаться, работать. Девушки с Настасьей вправду решили топить баню.

— Это уже по-флотски, — довольно улыбнулся Федор, оставшись с Сашей наедине.

— Я ждал повестку из военкомата, — сказал Саша. — Во флот хотел проситься.

— Попадешь во флот, — заверил Федор.

— В море-то, наверно, совсем по-другому.

— В море-то? — Федор задумался. — Если правду сказать, там несладко. Если душа не лежит к морю — это вода одна, скучная вода, куда ни посмотришь. А то еще заштормит. У-у… Тогда, брат, все почти в лежку лежат.

— Морская болезнь.

— Точно, она. Я тебя, братишка, не пугаю. Просто некоторые думают, что море — сплошная романтика, им никто правду не говорил. Видели раз-другой, как моряки бродят по земле, эдакие бравые. А море, братишка, проверяет человека. На излом берет… Иной на вид слабый, в рейс идет, позеленеет весь, аж смотреть страшно. Думаешь, вернется на базу — деру даст. Нет, в следующий рейс просится. Другой, как Геракл, льва задушить может, а пристанем к берегу — его только и видели.

— Я читал про адмирала Нельсона, — сказал Саша.

— Верно, при виде корабля его тошнило.

— Флотоводец…

День кончился, в окна заглянула тихая малиновая заря. Голоса Федора и Саши постепенно вязли в тишине и сумерках, потом совсем погасли. В беззвучии, утопившем в себе все вокруг, коротко пискнула далекая гармонь, и опять стало тихо.

— А потом бывает прекрасно, — неожиданно сказал Федор. — Такое оно, брат, море…

Они надолго замолчали, и Федор почувствовал, хоть уже едва различал слившегося с потемками Сашу, что тому хорошо с ним, хорошо даже молчать.

С баней провозились до глубокой ночи. Попарились, помылись, гурьбой носили туда-обратно Сашу, завернутого в два одеяла. Саша вздрагивал, смеялся слабым от неловкости голоском, но баня пошла ему на пользу — сразу, как только уложили его в чистую постель, он заснул, не дожидаясь уколов и снотворного.

Потом в минутном замешательстве решали, где будет ночевать Федор. Настасья робко, не зная, что на уме у Федора, предложила остаться, Зоя сказала: лучше пойти к ним, дом просторный, места много.

Выслушав их, Федор посмотрел на Аню, по-детски заробевшую и смущенную.

— Аню провожу, — подытожил Федор. — Там видно будет…

Ночь стояла спокойная, с ясной луной и запахом недавно прошедшего дождя. С полей, далеко видных в мягком призрачном свете, слетал осторожный ветер, и тихими шорохами, стуком падающих яблок отзывались на него сады.

До самого медпункта шли молча. Он был на краю деревни — старый кирпичный дом. Узкий сырой коридорчик, дверь, обитая клеенкой.

Аня ввела Федора в большую комнату. Два шкафа с инструментами, стул, кушетка, по стенам — плакаты.

— Не густо, — Федор поежился.

— А тут я живу.

Подавляя стыд, Аня задиристо откинула простыню, которой был занавешен вход в закуток, откуда повеяло таким уютом и ухоженностью, что у Федора появилось желание войти в него, сесть и забыть обо всем на свете.

— Мне бы такую каюту, — сказал он.

Он еще раз внимательно осмотрел Анютино жилище. Во всем, что было здесь, — в грубоватом, сколоченном из досок топчане, в столике, маленьком и колченогом, в гвоздях, прибитых к стене и заменяющих вешалку, даже в желтом плюшевом медвежонке, который, тараща наивные глаза-стекляшки, привалился спиной к вазочке с васильками, — во всем этом уголке, не задавленном роскошью, угадывалась особая очищающая простота.

— Без стука не входить, — сказала Аня, пряча куда попало нехитрые девичьи принадлежности. — А лучше вообще не входить.

Она вышла, держа в охапке подушку, простыни, сказала:

— Все равно вся деревня узнает, что ты ко мне приезжал.

— Узнает, что мы с тобой знакомы еще по детдому…

Аня вздрогнула, перестав стелить на кушетке, постояла неподвижно.

— Это Настасья Васильевна меня спросила: тоже детдомовский? Так что извини…

— Да я ничего… — Аня справилась с собой, повернулась к Федору: — Тут у меня инспектор из облздравотдела спал…

— Я-то чином выше, — пошутил Федор.

— Во сне все равны. Мне тебя жалко, ты носом клюешь.

— Ну, спасибо.

— Я сама еле хожу. Баню ты, конечно, хорошо придумал. Мы все тут напуганы — инструкции, ценные указания, только и думаешь, как бы не ошибиться…

Что-то шумнуло за наружной дверью, раздался неразборчивый голос.

— Быстро ложись и спи, — распорядилась Аня, выключила свет.

Свет оставался еще в прихожей, тоже отгороженной от большой комнаты белой простыней. Федор разделся, лег и притих.

— Входите, дверь не заперта, — крикнула Аня в коридор.

Дверь отворилась, и Аня увидела: вваливается Митька Пронин. По веселым, диковатым глазам, по тому, как Митька оглянулся, будто за ним гонятся, Аня догадалась: сбежал со своей свадьбы.

— Анюта, миленькая, — качнулся Митька, тряхнул рыжей чубастой головой. — Я же тебе записку оставлял, звал. Пошли к нам.

— Тихо, Митька, — приложив палец к губам, прошептала Аня. — У меня человек из области. Спит.

— Да черт с ним, зови и его.

— Спит уже.