Последний солдат СССР. Книга 2. Битва за Родину

И кровь моя досталась псам

Орел 6-го легиона,

Орел 6-го легиона

Все так же рвется к небесам.

Гитара замолкает. Несколько секунд над поляной царит молчание. И только громко трещат ветки, обугливаясь в пламени костра.

- А что потом произошло с шестым легионом? — нарушает молчание Паша.

- Точно неизвестно. По одним источникам был расформирован. По другим — пал в бою. Во всяком случае, в конце 4-го, начале 5-го века нашей эры, когда Рим приходил в упадок, его уже не существовало, — отвечаю я.

- Понятно, — вздыхает Амосов.

- Леша, а можно тебя на пару минут? — интересуется Аня. В зеленых глазах девушки отражаются отблески пламени, белое лицо с тонкими чертами оттеняют длинные волосы цвета воронова крыла. Ночной полумрак нежно окутывает её стройную фигурку, придавая Николаенко особое очарование.

- Конечно, — я встаю, и подаю девушке руку. Она опирается на неё и поднимается, поддерживая ладошкой уголки покрывала на плечах. Серега, улыбаясь, подмигивает мне. Потапенко показывает большой палец. Аня уходит вперед, и я украдкой грожу ухмыляющимся парням кулаком, затем разворачиваюсь и догоняю зеленоглазку.

Помогаю Николаенко спуститься с крутого бережка вниз, на небольшой пляж перед речкой. Потом Аня расстилает покрывало на толстом бревне, предлагая мне усесться рядом.

- Знаешь, я так бы часами смотрела на звезды и речку, — журчит её звонкий голосок, — Когда я была маленькой, меня папа пару раз брал с собой на рыбалку с ночевкой. Мама тогда была в командировке, а я сама напросилась. И мы так и сидели, он с удочкой, а я рядом. И смотрели на воду и звезды. Так хорошо было.

- Понятно, а я к рыбалке равнодушен. Не знаю, почему. Может просто усидчивости не хватает. Не могу так часами просиживать, — признаюсь я.

- Знаешь Леш, а ведь мне Оля рассказала, что ты её вытащил из огня. Я сначала на тебя обиделась, что ты ничего не сказал. Но потом успокоилась, — признается Аня, — ты спас Ольку, девчонок… Я даже не представляю как, наверно, страшно, нырять в это огненное пекло и прорываться сквозь пламя к ним. Спасибо.

Нежные девичьи губы легонько прикасаются к моей щеке.

Чувствую, как лицо медленно заливается краской.

- Я вообще-то на подхвате был. Всё Зорин сделал, он дверь вышиб и девчонок за собой вел, — смущенно бурчу, отводя глаза.

- Леш, а всё таки, ты почему нам не рассказал, что был на пожаре и спас девочек? — интересуется Николаенко, — Я…Я просто места себе найти не могла, когда узнала. Мы же с Дашкой переживали.

- А почему я должен был вам это рассказывать? Сказал же, что с детьми все в порядке, и хватит с вас, — на автомате озвучиваю свои мысли, и с ужасом понимаю, что говорю что-то не то.

Аня смотрит на меня. Изумрудные глаза девушки наполняются влагой. Вздернутый носик краснеет.

- Ты… — дрожащим голоском говорит она, — Какая же ты скотина Шелестов.

Николаенко резко разворачивается, и убегает наверх по склону.

Безумно хочется побежать за нею, обнять, крепко прижать Аню к себе, такую хрупкую, милую и желанную, зарыться ладонями в пышные черные локоны, прошептать «прости», и поцеловать страстно и нежно. Ведь Николаенко безумно нравилась мне и в той, прошлой жизни. Но я, как и всякий подросток, боялся себе признаться в этом. Боялся, что мои чувства вызовут вежливый холодный отказ или насмешку. Хотя зеленоглазка всегда была доброжелательна и ровна со всеми одноклассниками и со мною тоже. Но комплексы подростка логике не поддаются. Это чистые эмоции и страх, выплывающие из глубин подсознания.

И сейчас я, скрипнув зубами, остаюсь на месте. Но уже по другой причине.

«Это ещё ребенок, школьница, что ты от неё хочешь? Романтических отношений? Но я уже встречаюсь со Светой, так будет нечестно», — убеждаю себя. Ураган эмоций, бушующий внутри, заставляет сорваться и побежать за зеленоглазкой, а разум усилием воли давит эти порывы.

Но сердцу не прикажешь. И душу щемящей удавкой захлестывает волна светлой печали по несбывшейся мечте и не состоявшейся любви…

Так я думал тогда, стоя на белом песке, созерцая черную гладь воды и безмолвные сиреневые звезды, дружелюбно мерцающие в холодном ночном небе.

22 октября 1978 года. Утро воскресенья

- Дядя Толя, мы здесь будем кино снимать? — подросток в пионерском галстуке и пиджаке с любопытством осматривает небольшую лесную полянку.

- Здесь, — подтверждает невысокий худощавый мужчина с черными вьющимися волосами и квадратной челюстью, одетый в клетчатую рубашку, потертые и мешковатые серые брюки. Он улыбается, но выпуклые светло-голубые глаза остаются холодными и цепко следят за пареньком.

Мужчина закрепляет веревку на толстой ветке дерева, делает петлю, затем пододвигает обрезок толстого бревна и предлагает мальчику встать на него. Тот послушно становится на дерево. На его шею набрасывается петля. Подросток покорно позволяет дяде Толе затянуть узел.

Чернявый резко выбивает опору из-под его ног. Мальчик хрипит и дергается в петле.