Последний солдат Третьего рейха

Железнодорожная станция располагалась на краю тупика. Перед лужайкой, заменявшей перрон, шли три широкие русские колеи, переходившие за станцией в две. Третья колея через пятьсот метров прекращалась, непонятно почему. Снег заглушал любые звуки. Повсюду валялись разбитые вагоны и пустые ящики. Рядом с главным зданием полустанка скопилась целая гора ящиков с надписью «WH». У горевшей печки сидело несколько русских железнодорожных рабочих. Не было видно, чтобы в какую-то сторону шел поезд. Только старый станционный паровоз, который служил не меньше ста лет, дымил в отдалении. Не помню, как называлось это место. Может, названия-то и вообще не было, а может, табличку сняли и забросили подальше, чтобы мы, европейцы, не наткнулись на эти буквы, которые все равно не можем разобрать. Приход поезда казался столь же далеким событием, как наступление весны.

Справка об отпуске, лежавшая в кармане, грела меня лучше всякой печки. Но я был одинок в этой огромной стране. Недолго думая, я пошел к зданию вокзала. Русский железнодорожник лениво прохаживался возле дверей. Я знал, что с ним мы не найдем общий язык, даже если он и говорит по-немецки. Но должен же кто-нибудь меня заметить и сообщить, когда будет поезд! Я прижался носом к стеклу и заметил в помещении четырех железнодорожников и сидевшего рядом с ними седоволосого солдата. Я глазам своим не верил: солдат рейха дремал рядом с гражданами оккупированной России.

Я резко распахнул дверь и вошел в комнату. Нагретый воздух обжег щеки. Со всей силой щелкнул каблуками, и этот звук прозвучал в комнате как выстрел.

Русские раскрыли глаза и медленно привстали. Мой соотечественник лишь шевельнул ногой. Ему было не меньше пятидесяти.

– Чем могу служить, приятель? – спросил солдат. Таким тоном лавочник разговаривает с богатеньким покупателем.

Я продолжал стоять, не в силах прийти в себя от увиденного.

– Мне хотелось бы узнать, – произнес я, корча из себя настоящего немца, – когда пройдет поезд на родину? Я еду домой в отпуск.

Солдат улыбнулся и медленно встал. Держась за стол, будто у него был ревматизм, он приблизился ко мне.

– Значит, в отпуск едешь? – Он едва сдерживался от смеха. – Хорошенькое ты выбрал время для отдыха!

– Когда будет поезд?

Я попытался направить беседу в нужное мне русло.

– У тебя странный акцент. Где ты родился? Я почувствовал, что краснею.

– У меня родственники во Франции. – Я готов был вцепиться ему в глотку. – Мой отец… в общем, я вырос во Франции. Но уже два года служу в германской армии.

– Выходит, ты француз?

– Нет. У меня мать немка.

– В таких случаях считают по отцу. Вы только взгляните, – обратился он к железнодорожникам, которые вообще не понимали, о чем идет речь. – Они даже французских детей забрали.

– Во сколько прибудет поезд?

– О поездах можешь не волноваться. Здесь они приходят по возможности.

– Это как же?

– Расписания нет. А чего ты хочешь? Ты же не на германских железных дорогах.

– Но ведь…

– Естественно, время от времени мимо станции следуют поезда. Но когда именно, кто знает. – Он улыбнулся: – Посиди с нами. У тебя уйма времени.

– Нет. Времени у меня совсем нет. Мне надо поскорее уехать отсюда. Не собираюсь без толку здесь куковать.

– Как хочешь. Можешь прогуляться по улице и заработать простуду. Можешь отправиться в Винницу. Оттуда поезда ходят чаще. Только я предупреждаю: придется километров шестьдесят идти сквозь густой лес, где полным-полно друзей этих ребят. – Он кивком указал на железнодорожных рабочих. – А они не друзья с Адольфом и могут прекратить твой отпуск досрочно.

Он посмотрел на русских и усмехнулся. Они улыбнулись в ответ, хотя так и не поняли, о чем идет речь.

– Вы это о ком? – недоумевал я.

– О партизанах, о ком же еще!

– Хотите сказать, что здесь еще остались эти мерзавцы?

Теперь настала его очередь удивляться.

– А куда они денутся! Их и в Румынии полно, и в Венгрии, и в Польше. Да, наверно, и в Германии. Меня будто по голове ударили.

– Присаживайся, парень. Не стоит лезть на рожон. Глупо подставляться под пули из-за нескольких часов. Мне удалось достать настоящий кофе. Он здесь на кухне, крепкий и горячий. Есть у меня в комиссариате приятель, отличный парень. Ему тоже это все осточертело.

Он вернулся с большим армейским кофейником.

– Мы тут только и делаем, что дуем кофе.

Он взглянул на русских. Те продолжали улыбаться.

Мне стало немного не по себе.

– А что вы здесь делаете?

– Что делаю! – раздраженно повторил он. – Охраняю эту кучу. – Он указал на стоявшие снаружи ящики. – И этих бедняг. За кого они меня принимают? Мне стукнуло уже шестьдесят, а они хотят, чтобы я изображал из себя часового. Тридцать лет я проработал на железных дорогах в Пруссии и Германии. И вот как меня отблагодарили! Специализация – вот что нам нужно. Каждому дать свое место. Организовать все как следует. Зиг хайль! Мне все это до смерти надоело.

К концу этой тирады он уже кричал и со всей силой бросил чашку на блюдце. Сцена напоминала парижское бистро Мне показалось, что мир переворачивается вверх тормашками.