Последний солдат Третьего рейха

Я слышал, как дышит приближающийся ко мне человек. Может, ему почудилось, что в тени кто-то скрывается, может, он различил блеск винтовки. На десятую долю секунды он заколебался. Тут я выстрелил, и он упал в грязь. Второй русский побежал, оставив товарища лежать у моих ног. И тут меня охватила паника. Казалось, я падаю в пропасть. Меня раздирало противоречивое желание: я хотел бежать, но от страха все тело словно парализовало. Я смотрел на труп, лежащий передо мной лицом вниз. Никак не мог поверить, что это я убил его. Я ждал, когда на земле покажется кровь. Остальное казалось не важным. Я был просто потрясен.

Внезапно часть стены обрушилась. При свете дня происшедшее перестало казаться таким уж трагическим. При виде немецких солдат, входящих в сарай, я вышел из летаргии. И даже различил среди них капитана СС. Он стоял лицом ко мне метрах в двадцати.

– Есть кто живой? – крикнул он. Я поднял руку, и он увидал меня. Я не забывал, что где-то в ангаре скрывается еще один русский, поэтому не хотел привлекать к себе внимание. Откуда-то раздался крик второго немецкого солдата, перепугавшегося не меньше меня:

– Сюда, друзья. У меня здесь раненый.

– Не шевелись! – откликнулся капитан. – Пока мы не очистим сарай от русских.

Он заметил труп, лежащий у моих ног. Раздался звук мотора, он становился все громче и громче. Из укрытия я увидел, как ползет по снегу бронетранспортер. Через секунду он пробил отверстие в стене. С корпуса свешивался пулемет. Ангар осветил луч мощного прожектора. Ехавшие на броне солдаты подняли винтовки. Меня на секунду задел луч света, и по спине у меня пробежал холодок. Я представил себе лица русских: как же им, должно быть, страшно! Через дверной проем видны были остатки нашего отряда.

Капитан закричал:

– Сдавайтесь, пока мы не перебили вас всех!

Ответа не было. Затем с едва освещенных стропил раздались крики. Заговорил мощный пулемет. Казалось, что каждый выстрел разнесет ангар на куски. Взрывные пули оставляли в крыше дыры, через которые проникал свет. Собравшиеся снаружи немецкие солдаты палили по стропилам, за которыми скрывалось не менее пятнадцати партизан. Я согнулся на полу и зажал руками уши, чтобы не оглохнуть. Над головой застрочил русский пулемет. Кто-то заорал так, что кровь застыла в жилах, и на пол свалилось чье-то тело. Пулемету удалось снести остаток крыши. В ангар ворвался свет. Теперь уж партизанам точно не уйти. Еще один русский упал на пол, остальные попытались бежать, но в конце концов погибли все. Так мы отомстили за смерть немецких солдат, ехавших в поезде. Сарай наполнился немецкими солдатами. Я смог выйти из убежища, весь покрытый грязью. Между ремнем и шинелью застряли кусочки древесины. Мы вернулись в село, горланя песню:

Это моя земля,
Это моя родина!

Мы победили, и никто не мог нас судить.

Эсэсовцы погрузили пленных в свои машины и поехали по дороге, по которой мы добрались сюда. Нам было приказано двигаться следом тройками. К тому времени как мы дошли до деревни, толпа, видевшая, как мы идем к фабрике, уже разошлась.

Эсэсовцы дали каждому по справке, объяснявшей, при каких обстоятельствах мы задержались с прибытием. Нам было приказано вернуться в поезд. Мы и не жалели, что уходим.

Последняя сцена, которую мы увидели, была не из приятных. Команда, наряженная для расстрела, принялась за свое дело. Раздалось четыре выстрела, и с четырьмя партизанами было покончено. Они упали на снег. Мы молчали. Офицер разъяснил нам. В результате диверсии погибло не меньше сотни наших солдат. Во всем, что произошло, виноваты партизаны. К тому же как можно сравнивать партизана и человека в немецкой форме? Они так или иначе должны быть расстреляны без суда. Таковы законы военного времени.

Ночь мы провели в поезде, стоявшем без движения. С большим трудом мне удалось заснуть. Стоило закрыть глаза, как на меня наваливался кошмар. Передо мной возникал огромный камень, а снизу струилась темная кровь. Она попадала мне на ноги и жгла их.

На следующий день мороз усилился. Мы сели в другой поезд, пришедший забрать нас, и принялись слушать монотонное постукивание колес. Мимо пробегали леса, погруженные в сугробы. Лишь изредка однообразную картину нарушали одинокие сосны, стоявшие на холмах. Безбрежные пространства, где не ступала нога человека, будто созданные для гигантов, снова вселили в нас неуверенность. Сможет ли кто-нибудь подчинить эту страну?