Последний солдат Третьего рейха

Русские танки достигли расположенных южнее лагеря холмов. Немецкие солдаты, преграждавшие им путь, сделали все, что было в их силах, и лишь потом погибли. По танкам ударили морские орудия. Несколько машин загорелось. Русские были вынуждены отступить, но продолжали отстреливаться. В тумане продолжалась пальба. А с наступлением рассвета мы увидели наших защитников. В бухте стояли два боевых корабля, один из них назывался «Князь Евгений». Второй был того же размера.

Мы уже отчаялись получить поддержку, но вот прибыла помощь. Танки отступили.

Под утро мне удалось заснуть, но и сон имел свои особенности. Мы спали с открытыми глазами, не переставая следить за происходящим. Трудно было отличить нас от мертвецов. Проснувшись, я не знал, смогу ли подняться. Тело напоминало колоду, а на руки я и взглянуть боялся.

В груди все болело. Внутри, как и снаружи, тоже шел бой. Но пришлось сделать над собой усилие и кое-как подняться. Остальные выглядели не лучше. Наши лица были серее, чем у мертвых. Можно было сказать, что мы умерли. Или что в Мемеле не осталось ничего живого. Возможно, вскоре так и произойдет. Мы отправились на позиции. Русские стреляли не целясь, будто развлекались.

Но и над русскими окопами вился дымок. Видно, военно-морские пехотинцы несколько раз попали в цель. По пути мы встретили солдат, замерзавших у орудий. Они глядели на нас так, будто мы во всем виноваты. Мы прошли мимо, не проронив ни слова. Вежливость потеряла всякий смысл. Гораздо важнее было присутствие духа.

До окопа оставалось идти полтораста метров. Везде валялись пустые ящики из-под снарядов. Вот окоп уже совсем близко. Здесь мы бесконечно долго будем мерзнуть, а может, и помрем. Какая разница, где мы? В нашем блиндаже не теплее… Плевать на все.

Но что это с Винером? Он остановился. Зачем, хотелось бы знать? Да какое мне дело. Я так устал. Но что это, он стреляет? Да, он установил пулемет на землю и прямо так, с руки, принялся обстреливать окоп. Рядом со мною был Гальс. Но я не мог взглянуть на него, он слишком быстро состарился. Казалось, ему не меньше пятидесяти.

– Что это с ним? – спросил я.

– Скоро поймем, – проскрипел Гальс сквозь зубы.

Ветеран кинул гранату. Она упала рядом с нашей бывшей позицией. Что за человек этот Винер! А если бы в окопе находились наши солдаты?

Винер все угадал. В окопе сидели русские; они сразу же открыли огонь.

– Твари! – орал Винер. – Ублюдки!

Надо было сделать Винера генералом. Или даже фюрером. Мы верили ему больше, чем кому бы то ни было. Он палил прямо по этим мужикам. Никто не отваживался пошевелиться. В довершение всего послышался звук приближающихся танков. Мы знали, что это русские. Теперь они двинутся на нас.

Винер явно пришел к тому же выводу. Он постепенно отступал.

– Пора уносить ноги! – крикнул Гальс.

Но возвращаться было так же опасно, как и идти вперед. О ком подумать, чтобы воодушевиться? О матери? А была ли у меня мать? О Пауле? Но какое значение имеет теперь моя любовь? О собственной шкуре? Но я выгляжу не лучше, чем Гальс, – почти как мертвец. Глупо воодушевляться просто так…

Остается Винер. Наш вожак. Умереть за Винера – он этого достоин.

Пришлось бросить на произвол судьбы нашего солдата Гальса. Ему попало в бедро. Под обстрелом русских мы были бессильны. Мы распрощались с ним. Он знал, как жить в Мемеле. Значит, знает, как умереть. Об этом можно не волноваться.

Мы добрались до воронки, где были установлены два пулемета. Как и предполагалось, русские вели огонь только по оставленному нами участку. Теперь они рвались к нам в окоп. Винер не стрелял. Он глядел на нас, а мы глядели на него, моля, чтобы он сказал хоть что-то. На его лице была написана неизбежность гибели.

– Уходите! – вдруг крикнул он, перекрывая грохот орудий. – Уходите как можно быстрее.

Мы схватили оружие и приготовились выбираться, но остановились и взглянули на Винера.

– Давай с нами! – крикнул Пфергам.

– Заткнитесь, пастор. Убирайтесь отсюда! Но Пфергам должен был выполнить свой долг.

– Бегите, ради всего святого, – продолжал кричать Винер. – Бросьте тревожиться обо мне. Я уже вдоволь навоевался.

– Винер!

– После войны для меня не останется места!

Ветеран открыл огонь. Он как бешеный расстреливал русских, приближавшихся к окопу. Пфергам снова его позвал, но грохот орудий заглушил его голос. Мы оставили позицию: ее не удержать. Почему Винер не ушел с нами?

Через десять минут мы оказались на противотанковых позициях. В пятистах метрах восточнее из только что оставленного окопа поднимался дымок. Мы схватились за орудие, будто в нем заключено наше спасение.

Если бы не огонь морской артиллерии, мы бы погибли. Опасность была настолько велика, что никто даже не пытался покинуть боевой пост. Те, кто ждал на пристани, теперь вернулись на позиции. Дело было не в самопожертвовании. Они прекрасно понимали: падет Мемель, и им крышка. Они из последних сил продолжали бой, отстаивая свою надежду.

Мемель стоял, подобно последнему островку храбрости среди моря трусости. Но пароходы не возвращались. Нас что, бросили? Зря мы сражались? Значит, это конец?