Последний солдат Третьего рейха

Вдалеке растянулась по всему горизонту черная полоса. Она набегала, как волна на берег. Несколько мгновений мы не могли оторвать взор от страшной картины. Войска шли сплоченными рядами, которые казались нереальными. От крика ветерана у нас душа ушла в пятки:

— Сибиряки! К нам идут сибиряки! Да их миллион!

Он схватился за пулемет и засмеялся сквозь зубы. В отдалении, подобно урагану, разносился рев тысяч глоток: «Ура!»

— Всем занять свои места, — приказал фельдфебель. Он как завороженный смотрел на приближающиеся войска противника.

Мы взялись за винтовки и автоматы и оперлись о насыпь окопа. Гальс весь дрожал, а его напарник, Линдберг, не мог совладать с пулеметной лентой.

— Ко мне, быстро, — рявкнул Гальс. — Ко мне, или я пристрелю тебя!

Лицо Линдберга задергалось: он готов был расплакаться. Ветеран больше не кричал. Он опер пулемет о плечо, взвел курок и со всех сил сжал зубы. Крики советских солдат становились все громче, их раскаты долго не затихали.

Застыв от ужаса, мы даже не могли представить себе, сколь велика мощь противника. Подобно мыши, застывшей при виде змеи, нас парализовал страх. Линдберг сломался. Он плакал и кричал, затем бросился на дно окопа:

— Они нас убьют, убьют. Нас всех прикончат!

— Вставай! — рявкнул фельдфебель. — Вернись на пост, или я сам прикончу тебя!

Он с силой поднял Линдберга на ноги, но тот с рыданием опять сполз на землю.

— Подлец! — крикнул Гальс. — Ну и черт с тобой, подыхай! Я и без тебя обойдусь.

Крики русских раздавались вполне отчетливо, вновь прозвучало мощнейшее «Ура!».

«Мама, — подумал я. — Мамочка!»

— Ура! Ура, победа, — передразнил русских ветеран. — Только подойдите!..

Масса солдат была от нас всего в ста метрах. Тут до нас донесся рев двигателей. В утреннем небе показалось три самолета.

— Бомбардировщики! — закричал судетец. Но мы и без него их заметили.

Мы оторвали взгляд от орды русских. Самолеты, не снижая скорости, спускались на солдат.

— «Мессершмиты»! — крикнул фельдфебель. — Вот это да!

— Ура! — закричали мы. — Да здравствует люфтваффе!

Три самолета парили над русской армией и поливали ее смертоносным огнем. Обстрел с неба послужил сигналом нашим пушкам, скрытым в лесу: они тоже открыли огонь по противнику. Застрочили и уцелевшие во время бомбежки пулеметы. Самолеты летели прямо над головами наступающих и вдохнули в наших солдат волю к победе. Через мои руки бежала лента пулемета. Одна закончилась, и мы заправили вторую. Открыли огонь и крупнокалиберные орудия вермахта. Они нанесли по большевикам, шедшим в атаку, как во времена Наполеона, смертельный удар.

Но русские солдаты продолжали двигаться. Но теперь смерть нас больше не пугала. Я не отрывал взора от раскалившегося дула пулемета, который удерживал ветеран.

— Приготовить гранаты! — приказал фельдфебель, стрелявший из «люгера» с левого плеча.

— Бесполезно! — еще громче крикнул ветеран. — У нас не хватит боезапаса. Нам их не остановить. Фельдфебель, отдавайте приказ об отступлении, пока еще не слишком поздно.

Мы переводили взгляд с фельдфебеля на ветерана. Все громче и громче становились крики русских:

— Ура!

Они стреляли с бедра, прямо на бегу. Вокруг засвистели пули.

— Ты спятил, — упирался фельдфебель. — Отсюда не уйдешь. В любую минуту появятся наши войска. Так что, ради бога, стреляйте, не останавливайтесь.

Ветеран зарядил последний магазин.

— Сам ты спятил. «В любую минуту»… Да пошел ты к черту! Сиди здесь! Помирай, если хочешь!

— Вернитесь! — заорал фельдфебель.

Ветеран выбрался из окопа и, пригнувшись как можно ниже, со всех ног бросился в лес. Не останавливаясь, он крикнул:

— За мной!

Мы в спешке похватали оружие.

— Бежим! — закричал судетец.

И весь взвод побежал за ним. От страха мы обезумели. Сломя голову, задыхаясь, неслись к зарослям. Вокруг свистели русские пули. Как ни странно, мы бежали все семеро: фельдфебель, не прекращая выкрикивать ругательства, оказался рядом с нами:

— Подонки! Отстреливайтесь! Вы же погибнете! Лучше умереть в бою!

Но мы не останавливались.

— Стоять! — орал фельдфебель. — Стойте, свиньи!

Мы поравнялись с ветераном, который остановился перевести дух у покореженного дерева.

— Ах ты, ублюдок! — не унимался фельдфебель. — Ну, я о тебе доложу!

— Плевать, — рассмеялся ему в лицо ветеран. — Лучше штрафбат, чем русский штык.

Мы снова бросились бежать. Принялись карабкаться на горку. Снарядами вырвало с корнем все деревья.

— Быстрей! — заорал ветеран, услышав, как вокруг свистят русские пули. — Скорей, фельдфебель, чего застрял! — прокричал он нашему командиру. — Вот увидишь, как только доберемся до своих, мы дадим русским понюхать пороху…

Ветеран не успел закончить. Фельдфебель вскрикнул и замер, комично взмахнув руками, затем покатился с горки вниз и остался лежать на земле.

— Придурок, — выругался ветеран. — Говорил же ему, нечего мешкать.

Наш отряд, уже во второй раз лишившись командира, продолжал продираться через заросли, сгибаясь под тяжестью оружия.

— Сделаем привал, — предложил я. — Я еле дышу.

Гальс опустился на землю. За нами слышался грохот орудий и свист немецких снарядов, выпущенных в сторону противника.