Последний сон

Его родителям это было по душе. Они радовались, что у них растет серьезный сын, не подозревая, что на самом деле творится у него внутри. «Посмотрите, в такие моменты он выглядит совсем как взрослый!» — хвасталась мать. Лоуренс рос и его тоска тоже росла, вытесняя другие чувства. Он не стал мрачным брюзгой, наоборот, но его натура приобрела болезненную двойственность. Снаружи это был приятный собеседник, знающий, что и когда сказать, умеющий пошутить. Внутри — безмолвный одиночка. Он не мог жить полноценной жизнью.

С годами Лоуренс постепенно разобрался в себе и понял причину душевных мук: любовь всей его жизни мертва. Его обожаемая любимая жена умерла еще до его рождения, в настоящей жизни он обречен на одиночество. Фактически Лоуренс был вечно скорбящим безутешным вдовцом. Эта ситуация не имела решения, время шло, он страдал от разбитого сердца. Последний год был особенно тяжелым. Поэтому Лоуренс сблизился с Тони и решил принять его помощь.

Аудитор была опытным специалистом, ей часто приходилось быть свидетелем печальных историй. Только благодаря этому она сохранила спокойствие, выслушивая откровения Лоуренса, методично продолжая задавать наводящие вопросы погруженному в транс мужчине. Поразительно, насколько восприимчив оказался ее пациент. Как часто его друг пользовался этим и с какой целью?

Она невозмутимо смотрела как катятся слезы из широко распахнутых голубых глаз человека, вспоминающего жену, с которой он никогда не был знаком, и понимала, что ей достался непростой случай. Если следовать служебной инструкции, то с Лоуренсом нужно провести пару сеансов и попрощаться, ведь его причуды не мешали работе: он не был склонен к пиромании, самоубийству на рабочем месте или к агрессии. Да, он бы продолжил страдать, но в задачу Комитета не входит делать сотрудников счастливым. Эффективными — да, но не более того. А Лоуренс, при всей своей душевной боли, был весьма эффективным. Об этом кричал его выглаженный костюм без единого пятна, гладковыбритый подбородок, бланк опросника, аккуратно заполненный убористым почерком без пропусков и помарок.

Однако, смотря на неподдельное страдание этого потерянного в фантазиях мужчины, аудитор чувствовала себя не такой отстраненной и деловой как обычно. Внутри нее росло профессиональное беспокойство, ей захотелось помочь не для галочки, ради соблюдения показателей, а на самом деле. Она расспросила о его интересах, распорядке дня, не забывая делать подробные заметки, намереваясь на их основе построить карту дальнейшего лечения. Заметив, что отведенное на встречу время уже истекло, аудитор нехотя остановила метроном.

— Большое спасибо, на сегодня достаточно, — ее голос звучал мягко, обволакивая Лоуренса как покрывало. — Как ты себя чувствуешь?

— Неплохо, только очень хочется спать, — он вздохнул, расправляя плечи. — Я ничего не делал, но так устал.

— Ты помнишь содержание нашей беседы?

— К сожалению, — он несмело поднял на нее глаза, готовясь к худшему. — Я… Звучал странно?

— Ничего из того, что было сказано, не выйдет за эти стены, — пообещала она. — Ты не хотел обсуждать то, что тебя тревожит?

— Я ни с кем не говорил об этом прямо.

— Даже с твоим другом?

— Ему я намекал, не более того. Уверен, если бы я сказал, как есть, он был бы обеспокоен моим здоровьем.

— Ты считаешь, что твой рассказ признак душевного нездоровья?

— Думаю, если бы я был по-настоящему нездоров, то за десятки лет болезнь бы обязательно прогрессировала, — осторожно заметил он. — Однако я этого не наблюдаю. Просто еще один грустный человек в нашем городе. Мне было бы легче, если бы… — Лоуренс умолк, оборвав себя на полуслове.

— Да?

— Знай я имя человека, которому доверил свои самые сокровенные тайны, мне было бы не так страшно.

— А тебе сейчас страшно?

— Да, — Лоуренс кивнул. — Очень. Как в детстве, когда меня заперли в кладовке в полной темноте, за то, что я разбил фарфоровое блюдо матери. Нет, это только моя проблема. Я, как вы можете видеть, склонен к преувеличениям.

— Это противоречит инструкциям, — спокойно ответила она, внутренне удивившись, что этот поразительный человек говорил правду даже не находясь под внушением.

— Я ни в коем случае не настаиваю, — поспешно пояснил он.

— Ты можешь называть меня Мари, — аудитор решила, что в терапевтических целях дать опору в виде имени будет полезно.

— О… Спасибо, — он несмело улыбнулся, не зная, настоящее ли это имя или нет. — Я действительно благодарен, Мари.

— Наше время истекло, но я жду тебя снова.

— Конечно, — он вскочил, неловко перехватив портфель за ручку.

— Считаю нашу сегодняшнюю встречу продуктивной, — аудитор выглядела довольной. — Для тебя есть задание — попробуй снова рисовать. Через силу, даже если не хочется. Начни с малого.

— Хорошо.