Последний сон разума

— Как скажешь, родимый! — пообещал старик. — Как только за сакуру отчитываться?..

Далее Михалыч наблюдал, как древесная кора наконец перекрыла кадык, который, дернувшись в последний раз птичкой, угомонился навеки. Глаза еще вращались, но не было уже в них осмысленности, не было глубины. Они обмелели, будто после засухи.

Вслед за кадыком кора обняла щеки «нового русского пророка», затем добралась до носа, а в конце замкнулась крепкими объятиями на затылке человека-дерева. Человека больше не было, осталось одно дерево. Затем Михалыч с большим удивлением увидел, как на дереве распустились почки, зазеленел, словно в убыстренной съемке, лист, ловко сформировался плод и в считанные минуты созрели настоящие хлебы.

— Надо же! — развел руками Михалыч.

Старик выудил из походного чемоданчика секатор и в несколько движений срезал плоды. Булки пахли так вкусно, что садовник не удержался и куснул от одной. Через минуту он был вынужден схватиться за пах, так как впервые за последние пятнадцать лет испытал прилив мужской силы.

— Вот это хлебушек! — радовался он.

Впрочем, мужская сила нарастала, мутя сознание, и Михалыч, дабы не случился конфуз, достал из штанов мужской орган и обильно пролился семенем под сухую сакуру.

— Ух ты! — оценил старик, утирая с лица пот.

Облегчившись, он оборотил свой взор на хлебное дерево, которое стояло сухим, с облетевшей листвой. Ни-что не напоминало, что когда-то это умершее растение было человеком, и Михалыч даже на мгновение прикинул, не было ли все происшедшее продуктом массовой галлюцинации.

А тем временем зацвела сакура.

— Слава Богу! — перекрестился Михалыч. — Хоть по шапке не дадут!

Старик достал из чемоданчика пилу и в пятнадцать минут спилил хлебное дерево под самый корень. Затем он расчленил ствол еще на несколько частей, уложил все это на тележку и увез отходы в подсобное помещение, где находилась печка, в которой сжигали всяческий ненужный древесный хлам.

Михалыч засунул в огонь распиленные чурки и удивился, как те мгновенно занялись синим пламенем и сгорели в считанные секунды безо всякого треска и запаха.

— Во как! — одобрительно крякнул садовник.

Но все же он оставил от хлебного дерева один брусок на память, решив из него сделать что-нибудь наподобие табуретки в кухню.

Идя домой, Михалыч, как и завещал ему человек-дерево, пытался на улице раздавать прохожим куски хлеба, но люди чурались его, как чумного.

Уже подходя к своему дому, старик задумался, что делать с такой прорвой мучных изделий, как вдруг увидел на снегу исхудалых голубей и решение пришло само собой.

Он неутомимо крошил хлеб на снег, с удовлетворением наблюдая, как со всех окрестностей слетается всякая птичья нечисть, как жадно птичьи клювы раздирают мучную плоть. Сизари запрыгивали друг на друга, стараясь выхватить друг у друга корм, топча спины более удачливых собратьев. Хитрые воробьи ухватывали куски и улепетывали что есть силы в какое-нибудь укрытие, чтобы там спокойно насладиться необычайно вкусной едой.

Один из хромых голубей, после того как наклевался вдоволь, почувствовал в своей изувеченной лапе изменения и смело ступил на нее. Она не подломилась, как обычно, а удержала тучное тело птицы.

В этом году у хромоногого голубя впервые за послед-ние пять лет будет потомство!

Михалыч было подумал оставить небольшой кусочек себе, памятуя о том, какое воздействие хлебный мякиш произвел на его силу, но резонно заметил, что в его годы такая сила ни к чему, весеннее бурление отвлекает от раздумий на серьезные темы.

Последнюю булку он выкинул не глядя, взвалил пенек, оставшийся от Семена, на спину и потащил ношу к дому.

Он установил деревяшку, как и предполагал, на кухне, вскипятил чай и открыл форточку для прохлады.

Прихлебывая индийский, сидя на новом табурете, старик невзначай взглянул на небо. Из-за серой тучки на него смотрело улыбающееся лицо Оленьки, с серыми глазами во все лицо и вздернутым носиком.

— Ты что там делаешь, Михалыч? — спросила из-под тучки девушка.

— Оленька!.. — прошептал Михалыч.

— Ну что же ты! — смеялась юная Петровна. — Иди же сюда!

— А! — только и сказал старик.

Его тело обмякло, привалилось к стене сахарным кулем, рот открылся, и из него розовым парком что-то вылетело. Это что-то лениво скользнуло в форточку и не торопясь устремилось к небесам. Там это розовое залетело за серую тучку, и небеса сомкнулись…

Старик Михалыч умер…

11. ЖАННА

Светка очень помогала Мите Петрову управляться с маленькой Жанной. Она не могла не заметить, что девчонка росла, как говорится, не по дням, а по часам.

— Знаешь, Петров, — вы-сказала однажды продавщица свое мнение. — Девчонка твоя не совсем нормальная!

— Что ты имеешь в виду? — скосил на нее единственный глаз Петров, а сам удивлялся, что купленный еще два часа назад памперс не сходится на животе Жанны.

— А то, что девчонка на глазах растет! Еще полдня назад у нее было четыре зуба, а сейчас двенадцать!

— И что? — разозлился Петров. — Каждый по-своему развивается!

— А что ты злишься! — обиделась Светка. — Мне-то что! Пусть у нее хоть сорок зубов вырастет!.. Ее кормить пора!