Последний Совершенный Лангедока

Я отряхнул с одежды песок, вскинул мешок на плечо и пошёл в Нарбо. Как обычно бывает после выздоровления, все чувства обостряются: глаза подмечают мельчайшие и совершенно ненужные детали, слух воспринимает блеяние козы, привязанной возле дома, а обоняние ловит запах горящего в очаге плавника и свежеиспечённого хлеба.

Я шёл между домами, а правильнее сказать, лачугами, разбросанными по окраине Нарбо без всякого плана. Улиц не было. Мне приходилось пробираться между ветхими заборами, а там, где между двумя огородами не было прохода, я возвращался и шёл в обход, потому что каждый дом охраняла одна, а то и несколько здоровенных полудиких собак. Скоро меня сопровождала злобно рычащая свора, и время от времени приходилось швырять в собак камень или ком земли. Чтобы отбиваться от собак, я подобрал палку, но она, к несчастью, оказалась трухлявой и переломилась пополам. Других поблизости не оказалось, вероятно, в этой безлесной местности дерево было большой ценностью. Я уже подумывал о том, чтобы выдернуть кол из забора, рискуя столкнуться с яростью хозяев, но тут мимо меня пробежала течная сука, и вся свора с воем и визгом кинулась за ней, забыв о чужаке.

Я долго искал богатый квартал Нарбо, но мне попадались только бедные дома рыбаков, и я подумал, что заблудился. Впоследствии оказалось, что я прошёл всё поселение насквозь, а богатых домов здесь просто не было.

Спросить дорогу до постоялого двора было не у кого – мне встречались либо маленькие дети, либо дряхлые старики. Ни те, ни другие меня не понимали. Наконец я обнаружил что-то вроде харчевни. Под соломенной крышей стояли грубо сколоченные столы, лавками служили старые плетёные корзины.

Хозяин никак не мог понять, что от него хочет чудной иноземец. В Нарбо говорят на простонародном диалекте французского – слова как бы жуют и перекатывают за щеками, в результате вместо чёткой и по-своему красивой речи, какую я слышал от Гийаберта де Кастра, изо ртов валится словесная каша. В конце концов, мне удалось понять, что в Нарбо нет ни одного постоялого двора.

– А зачем они, господин? Здесь у каждого есть свой дом, а чужие у нас не бывают. Если желаете, вы можете переночевать в моём доме. Нет, господин, ночью в комнате слишком жарко, мы спим на крыше. Видите лестницу? Да, господин, ещё моя жена и дети, но места хватит всем. Где купить лошадь? Здесь отродясь не было никаких лошадей. Зачем в Нарбо лошади? На них ездят господа, во всём городе не собрать денег, чтобы купить лошадь. Нет, и мулов тоже нет. Даже священник ездит на осле. Только он уже старый. Конечно, священник, а не осёл, грех вам так говорить, господин. Да, осёл у меня есть, господин. Конечно, он нужен мне самому, но если вы хорошо заплатите… Да, господин, он крепкий, как рыцарский конь, и быстрый, как ласточка. Дорога в Тулузу? Нет, господин, не знаю. Да и откуда же мне её знать? Я никогда не отъезжал от нашего Нарбо дальше, чем на день пути. И римскую дорогу я не видел, нет. Конечно, может быть, она и есть, но, простите меня, господин… Я простой человек. Зачем мне какие-то дороги? Может быть, господин желает горячей бараньей похлёбки? У меня хорошая похлёбка – с чесноком и кореньями, а ещё остался утренний хлеб. У господина усталый вид, ему надо покушать. Что господин желает, пива или вина?

Трактирщик не соврал – похлёбка оказалась горячей, наваристой и ароматной, но травы, которыми она была заправлена, пахли незнакомо – я их не знал. Горячее варево окончательно привело меня в себя, остатки дурноты ушли, но внезапно навалилась такая усталость, что я с трудом взобрался на крышу, лёг на сено, принесённое хозяйскими детьми, положил под голову мешок и откинулся на спину, бездумно глядя в быстро темнеющее небо.

Мыслей не было. Разноцветные искорки звёзд ласково мерцали на небесной сфере, иногда над головой проносилась ночная птица. Дневной зной спадал, остывающая крыша потрескивала. Под ночным ветерком шелестела листва. Вскоре наверх поднялась хозяйка; не обращая на меня внимания, она уложила детей и легла сама, за ней тяжело притопал хозяин. Он долго сопел и возился, устраиваясь на своём месте, потом сразу заснул тем тяжёлым сном, каким спят простецы, измученные тяжёлой, ежедневной подёнщиной. Дети свернулись под боком у матери, как щенки.

В полудрёме я попытался составить план на завтрашний день, но незаметно уснул.

***

Пробуждение оказалось быстрым и неприятным – в дремоте на грани сна и яви я вдруг почувствовал под боком пустоту и с ужасом осознал, что спал на самом краю крыши, которая не имела никакого ограждения. Одно неловкое движение, и я рухнул бы вниз, а там на кольях была распялена рыбацкая сеть. Пришлось снова лечь, теперь уже как можно дальше от края, и дождаться, пока перестанет бухать сердце.